Семья Берг
Шрифт:
— Но если это рана в голове, может быть, Серго сам покончил с собой?
— Ах, Семен Захарович, я знаю, это можно заподозрить; но как он мог покончить с собой, даже не оставив записки, не написав мне ни слова?!
Да, это было бы странно, у них были такие теплые отношения — она права. А Зинаида судорожно заторопилась:
— Мне надо идти: меня могут хватиться и будут неприятности. Я теперь всего боюсь… Семен Захарович, я только вам все это рассказала, потому что надо, чтобы хоть кто-то знал правду о его смерти. Но не рассказывайте этого никому, молчите, молчите во имя вашей собственной жизни.
В тот день Ежов срочно вызвал на квартиру Орджоникидзе
— Вы должны подписать заключение о том, что смерть наступила от острого паралича сердца.
Доктора были поражены и стояли в нерешительности. Но на этот раз с ними не церемонились и положили перед ними на стол подготовленный текст:
— Или вы подпишете, или не уйдете отсюда своими ногами.
Угроза Ежова могла означать только расправу, казнь, и они вынуждены были подписать ложное заключение. Утром в газетах проявилось сообщение:
«Центральный комитет партии с глубоким прискорбием сообщает, что от сердечного приступа неожиданно скончался член Политбюро нарком тяжелой промышленности Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе. Похороны состоятся на Красной площади у Кремлевской стены». В медицинском заключении стояли подписи трех вызванных врачей.
Прямо в Кремле их посадили в тюремный грузовик с железным кузовом и отвезли на Лубянку.
Правду знал только патологоанатом, профессор Алексей Абрикосов, вскрывавший труп Орджоникидзе. Ему было приказано молчать — под страхом ареста.
После разговора с Зинаидой Гавриловной подавленный и взволнованный Семен Гинзбург той же ночью отправился на квартиру к брату Павлу. Мария уже спала, Павел открыл дверь:
— Сеня, что случилось?
— Павлик, беда! Серго Орджоникидзе умер, мой шеф, мой наставник, мой друг!
— Умер? Что с ним случилось?
— Говорят — сердце. Не выдержало его великое сердце, слишком большая нагрузка. Он ведь всю нашу промышленность на ноги поднял. Это ему мы обязаны тем, что из аграрной страны Россия становится промышленной. Вот именно. Ох, беда, беда!
— Сеня, но если это сердце, то почему он не лечился?
— Не знаю. Да он никогда и не жаловался на сердце. Паша, только тебе одному… — Он понизил голос: — Есть подозрение: или он покончил с собой, или его убили…
Павел обомлел:
— Как покончил с собой? Почему его могли убить?
— Мне это сказала его жена Зинаида Гавриловна. В том-то и дело — или его заставил сделать это… ты сам знаешь, кто мог заставить. У Серго в последнее время было плохое настроение. Он был недоволен, что Сталин взялся устраивать показательные процессы над старыми большевиками. Это очень серьезное расхождение между ними. Вот именно. А кроме того, Сталин может считать, что Орджоникидзе обходил его в управлении индустриализацией и тяжелой промышленностью. Это последняя ключевая позиция, которую Сталин еще не держит в руках. Орджоникидзе ему мешает, вернее — мешал. Теперь уже — мешал. Вот именно, — и Семен заплакал.
Пораженный Павел подсел к брату, взял его за руку:
— Ты думаешь, что это правда?..
— Видишь ли, я знаю, что недавно Ежов арестовал и расстрелял старшего брата Орджоникидзе, Папулию. Ясно, что без указания Сталина он не мог бы себе этого позволить. Вот именно. Серго все эти дни ходил очень мрачный. Очевидно, у него был спор со Сталиным. Он его совершенно
Павел слушал, поражался и сопоставлял факты. Орджоникидзе, конечно, должен был понимать, что идти против Сталина опасно. На многих примерах судов и расстрелов заслуженных большевиков Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Пятакова и других руководителей партии Орджоникидзе видел, как Сталин разделывается с неугодными ему людьми. Но все-таки представить себе, что вот так, без обвинений и суда, он может покончить со своим старым другом… Коварство Сталина было непостижимо для людей с обычной психикой [47] .
47
Много лет спустя подтвердилось, что в беседе с Орджоникидзе Сталин сказал ему, чтобы он застрелился, а если не сделает этого, то их с женой Зинаидой и со всей семьей арестуют. Что случилось бы дальше, Орджоникидзе знал и предпочел уйти из жизни сам. Но до сих пор не исключено, что Сталин приказал убить земляка, зная его непокорность и не желая поднимать новое дело. Во время XVII съезда партии на квартире Орджоникидзе собиралась оппозиция: они хотели снять Сталина с поста генерального секретаря партии.
Сталин устроил Орджоникидзе торжественные похороны, каких не было со смерти Ленина. В Колонном зале Дома Союзов проходило прощание с гробом, а потом с урной покойного. С заводов, из промышленных и научных учреждений привезли тысячи людей, многие тысячи любопытных стояли в длинной очереди, они пришли по своей воле — посмотреть на урну, окруженную цветами и траурной красно-черной драпировкой по беломраморным колоннам. В почетном карауле у гроба стояли передовики предприятий. В последнюю смену караула встали Сталин, Молотов, Ворошилов, Ежов — те, кого Орджоникидзе не любил. Потом под траурный марш Сталин вместе с ними нес урну до Красной площади.
Он казался очень расстроенным, грустно смотрел себе под ноги. За ним шли помощники Орджоникидзе, во второй колонне провожавших был Семен Гинзбург. Все улицы были очищены от людей — там, где шел пешком Сталин, никому торчать не полагалось. Члены Политбюро поднялись на трибуну Мавзолея, произносили речи, восхвалявшие покойного. Урну с прахом замуровали в Кремлевскую стену, где уже было много ниш с такими же урнами и мраморных плит с именами. Пушки на Кремлевском холме прогремели почетным салютом, и оркестр сыграл «Интернационал». После этого участники похорон прошли мимо свежей доски.
Сталин со своим окружением и охраной стоял немного в стороне и зорко всматривался в проходивших. Помощники называли ему их имена. Когда указали на Семена Гинзбурга, он велел подвести его и молча пожал его руку. Семен, знавший о смерти Орджоникидзе больше, чем многие другие, со смешанным чувством приближался к Сталину. Под влиянием Павла он не верил в его человеческое величие, но осознавал его могущество. Перед ним стоял в простой солдатской шинели властелин шестой части Земли — Советского Союза. Почти наверняка он — действительный виновник смерти Орджоникидзе. Сталин казался Семену фантастической фигурой из древнегреческой трагедии. И эта фигура смотрела на него прищуренными желтыми тигровыми глазами — просто и спокойно. Сталин играл такую глубокую и искреннюю скорбь, какую не просто было бы сыграть даже великому актеру. Семен невольно подумал, что, наверное, только Соломон Михоэлс мог бы изобразить такую величественную грусть. И пожатие руки Сталина было величественным, спокойным и казалось искренним.