Семья для Феликса
Шрифт:
Дверь приоткрылась. Маленькая ручка цапнула футболку и исчезла. Через несколько секунд из недр ванной явилась футболка почти до пола и в ней "мужик". На его решительной физиономии читалась готовность сдержать не данное мне "слово". Уже хорошо. Я застонала и принялась подниматься. Но Феликс неожиданно резко присел со мной рядом и заговорщически зашептал:
– Тетя! Я хочу вам сделать одну не-нор-маль-ность! Это плохо, очень-очень, я знаю, но это хорошо, правда-правда! Я увидел кресло и шкаф и сейчас только понял: вы поймете!
Я замерла, услыхав этот торжественно произнесенный бред и увидав горящие странным огнем глаза. Мне стало
Феликс видимо расценил мой ступор как согласие на его "сделать" то, что он произносил по слогам, и вцепился мне в руку своими крепкими ручонками. Вцепился больно, стиснул запястье и что-то забормотал - то ли стишки, то ли просто ругался.
Я почувствовала, как перед глазами все поплыло, и, в который уже раз за этот день, уплыла в страну Морфея.
ГЛАВА 2
Опять катрены, но уже без завываний, соплей и иканий. Знакомо, проходили, только слова другие, не те, что в прошлый раз.
Я подняла голову. Протерла глаза. И едва не перевернула стоявшую прямо под носом чашку с чаем. Потом, попытавшись сесть, оперлась на что-то хрустящее. Упаковка таблеток. Моих. И чай. Заботливый этот маленький сумасшедший. Что он со мной сделал?
Я села, взяла кружку. Горячий. Мое странное состояние продолжалось довольно долго, раз успели и чайник вскипеть, и чай завариться и сюда доставиться, и таблетки найтись. Я машинально начала пить, осторожно дуя на поверхность. Поморщилась: пакетированный, да еще и сладкий. Любимый чай мужа, как он его называет: "Чай-на пару не опоздай". Пока пила, забыв о таблетках, принялась разглядывать напряженно смотревшего на меня, замолчавшего, наконец-то, Феликса.
Пацан казался уставшим и сонным: еще совсем недавно светившиеся ясным огнем глазенки потухли, под ними залегли тени, носик заострился. Мальчишка выглядел так, словно резко заболел. Я протянула руку - потрогать лоб. Феликс отшатнулся, но потом зажмурился и сам подался вперед, подставляя, почему-то, щеку. Вздрогнул. Я тоже.
– Ты чего меня пугаешь? Дай лоб! Ты что, успел заболеть, пока я тут валялась?
Лоб, слава Мерлину, оказался в норме. Поросенок вдруг зевнул раз, другой, сглотнул, глядя в кружку. Взъерошил свои черные и без того лохматые волосы, вновь заглянул в кружку, потом мельком мне в глаза, и опустил голову.
– Пей!
– я протянула ему остатки чая.
Он моментально выпил, поставил посудинку на пол и улегся рядом, закрыв глаза.
Так-так. Интересненько-интересненько. Где-то я такое уже встречала. Давно и довольно надежно забыто. Но было. Точно. Я поднялась, точнее, вскочила, словно во мне давно ждала своего звездного часа распрямиться и толкнуть невидимый маятник забурлившей во мне энергии сжатая пружина. Легкая, словно бабочка. О боже! Давненько себя так не чувствовала! Ничего не болит, горло не першит, шишка исчезла! Так, словно от души попарилась в знаменитой папочкиной бане, потом хорошенько выспалась и теперь готова свернуть горы или хотя бы помочь Филчу перечистить все серебро в Хогвартсе! И прополоть все грядки Помоны, и перемыть кучу котлов для обожаемого муженька!
Ой, мамочки... Поздравьте меня: я, кажется, вампир. Энергетический. Бедный мальчик. Ему нужно держаться от меня подальше. А я его ненормальным считала. А сама-то, сама! Сперва чуть не придушила, потом чуть не осушила.
– Сюда, тупая деревяшка!
– вырвалось у меня само-собой, вместо робкого "Акцио, моя волшебная палочка". Эк меня сегодня заклинило: и шкаф - тупая деревяшка и волшебная палочка тоже, "разлетались!", понимаешь. Бывшая ветка яблони в этот раз не осмелилась ослушаться. Опасаясь прикасаться руками к уснувшему малышу, я осторожно левитировала его к себе в комнату на свою постель, укрыла одеялом и отправилась по хозяйственным делам: убрать не пригодившиеся таблетки и пустую чашку, вытащить вещи из машинки, развесить, приготовить что-нибудь поесть.
Пока возилась, несколько раз подходила и смотрела на спящего Феликса. Кто он, почему он, зачем он здесь? Личико и личико: скулы, носик, губки и весьма кусачие зубки. Это ж надо умудриться: не успел здесь появиться, столько бедствий сотворил, а все же, кто его родил?
Так, надо прекращать все эти раздумья. Если мои мозги заработали рифмовками, то ни к чему хорошему это не приведет - неоднократно проверено. Я потом начну дурацкими частушками разговаривать с супругом и просто нести всякую чушь. Он будет ржать, как ненормальный, и обвинять меня в том, что я не даю ему сосредоточиться и отвлекаю его мысли от драгоценных зелий. Послать бы сову со всеми моими вопросами... Эх, мечтай! Это только перепугает и, не дай бог, разозлит мужа: у нас существовал четкий договор, что "звоним" мы друг другу только в крайних случаях.
Мне, выросшей среди телефонов, четких команд и вечного "Есть!", очень трудно было привыкнуть к сонной безмятежности стен Хогвартса. Как будто не подбиралось к его стенам невидимое зло, как будто можно было позволить детям побыть детьми. Но мой супруг... Он другой. Ему понятна необходимость нашей полувоенной дисциплины Дурмстранга. Он единственный, кто не смеялся, когда я по привычке первое время вытягивалась в струнку перед директором и педагогами. На его факультете гораздо больше порядка и дисциплины, чем во всех остальных трех. Впрочем, "Вороны" тоже очень даже ничего. Но "Львы" - это просто ужас какой-то! Дикая смесь прямо-таки гусарских представлений о доблести и чести вперемешку с ожившими анекдотами о гусарском поведении. При первом знакомстве с этой братией меня посетил стойкий "бр-р-р!", а потом, при более длительном, не менее стойкий "фр-р-р!".
"Любят" меня неформальные лидеры этого славного факультета так же страстно, как и своего преподавателя зельеварения. А вот с гриффиндорской малышней и многими девушками у меня, как ни странно, хорошие отношения. Сама не знаю, в чем дело: я терпеть не могу детей. И это имеет под собой железобетонную основу.
Я - своего рода уникум. Мой папа - генерал одной из самых могучих армий мира. Он был немало ошарашен, мягко говоря, у него немного сбился прицел, когда к нему под покровом ночи заявился... один человек. Хорошо знакомый человек. Тоже военный. Не просто человек и не просто военный, не просто хорошо знакомый. Все было очень "не просто". У меня тоже немного поначалу засбоили системы наведения: к тому моменту мне уже было тринадцать, по дому вовсю ползал карапуз-братец, сводный, правда, братец. И я была, здрасьте, приехали, - волшебницей!
В тот вечер я пыталась угнаться за шустро удиравшим от меня Витькой, держащим в зубах какую-то дрянь, которую следовало немедленно отнять во избежание появления поноса и рвоты у юного представителя поколения засранцев. Бежала, старалась. Братец резко затормозил, и я, споткнувшись, кубарем полетела через него по траектории "мой лоб - угол стола". Я летела почему-то очень-очень долго. Куда там Алисе с ее белым кроликом. Летела и представляла себе, как будет здорово, если я врежусь в этот треклятый стол, а он - опа!
– резиновый! И лоб останется цел и задница брата тоже - я никогда не спускала ему подобные фокусы. Моя тяжелая ладонь не раз опускалась на его пухленькую вредную попку.