Семья Марковиц

Гудман Аллегра

— Вы занимаетесь теологией? — спрашивает Эд.

— Прежде всего философией. — Подъезжает фургон, за рулем которого — та же могучая женщина. — Меня интересует вопрос о demonstration Dei— то есть естественная теология, доказательства бытия Божия, — объясняет Фланаган, когда они садятся в машину.

— Декарт? — уточняет Эд.

— Да-да, именно.

— Я это помню по университету. — Философией Эд никогда не увлекался. — А в чем там была соль? Его доказательство замыкалось само на себе, да?

— Замыкалось? — задумчиво переспросил Фланаган. —

Я так этого никогда не рассматривал.

Эд прислоняется к дребезжащему окошку. Приглашение из Питерстауна он принял, потому что гонорар покрывал его поездку и в Институт Гувера [70] , и в Беркли, на конференцию по интифаде. Но, проведя в окрестностях Сан-Франциско десять дней и трижды выступив с докладами, он просто не в силах вынести еще одну конференцию. И мечтает поскорее отправиться домой, в округ Колумбия.

70

Институт Гувера — политический исследовательский центр в США, входит в систему Стэнфордского университета.

Они едут по шоссе мимо кукурузных полей, мимо сверкающих силосных башен, мимо ресторанов «Говард Джонсон» [72] — они все стоят поодаль от дороги, в зелени деревьев. Попадаются и коровы, и Эд, в котором просыпается инстинкт горожанина, едва не кричит: «Смотрите, коровы!» Но, взглянув на Фланагана, сдерживается.

— Когда же мы доедем? — спрашивает он даму за рулем.

— Остановимся где-то в начале второго, — отвечает она.

Значит, через часок, соображает он и пытается вздремнуть.

72

«Лангеншнейдт» (Langenscheidt) — немецкая издательская фирма, выпускающая словари, а также лингвистическую литературу.

Наконец они останавливаются на парковке у «Холидей-Инн», и он вслед за дамой выходит из фургона. Она смотрит на него.

— Могу я взять свой багаж? — спрашивает он, перебирая купюры в бумажнике.

— Это еще не Питерстаун, — говорит она. — Мы здесь остановились нужду справить.

— Это где же это мы? — спрашивает Эд Пэта Фланагана в мужском туалете.

— В Сент-Клауде. До Питерстауна еще два с половиной часа, на запад.

Эд вытирает лицо влажным бумажным полотенцем.

— Да, далековато, — признает Пэт. — Но места дивные.

Университет святого Петра расположен на пологом холме над озером. За озером какие-то рощи. Никакого поселения поблизости не наблюдается. Фланаган снова жмет руку Эду и направляется на вершину холма, к огромному зданию в форме креста. А фургон едет по дорожке к озеру. Не видно ни здания института, ни каких-либо жилых построек. Женщина-водитель выгружает багаж Эда, и Эд стоит с чемоданами посреди луга, а перед ним озеро, по которому бежит легкая рябь.

— Погодите! — кричит он, но дверца задвигается, фургон уезжает, и Эд остается один.

Приглядевшись, Эд замечает среди пышной листвы

крыши и трубы. Он тащится к озеру: оказывается, институт — это ряд хижин на склоне холма. Всего их больше десятка, с дороги их не видно, стеклянные раздвигающиеся двери обращены к озеру. Из одного домика выходит мужчина — здоровенный, помесь медведя и «бьюика», грудь колесом, плечи широченные, огромный лоснящийся лоб.

— Вы, должно быть, Эд? Вы предпоследний. Остальные приехали утром. Меня зовут Мэтью.

— Мэтью… — Эд ждет фамилии.

— Брат Мэтью. Я выполняю роль связного между университетом и институтом — слежу за тем, чтобы всем вам было удобно. Идемте! Мы поселили вас вон на том краю, в доме ламы.

— В каком смысле «ламы»? — спрашивает Эд.

— Далай-ламы. У нас каждый дом назван в честь какого-нибудь духовного лидера.

— Интересная концепция.

— Десять лет назад мы проводили конкурс на лучший проект, — рассказывает Мэтью, — и это решение нас просто потрясло. Идея жить на земле, в самых скромных условиях и в таком пейзаже! Дома расположены полукругом, что символизирует толерантность и равенство — здесь вообще много символики, а как чудесны эти хижины зимой! Наши стипендиаты живут здесь зимой с семьями, и им очень нравится такое уединение. Ну, вот мы и пришли. Давайте просто постучим, может, ваш сосед на месте. Боб, это мы! Спит, наверное. Давайте-ка занесем ваши чемоданы. Боб Хеммингз — наш пресвитерианин.

— В каком смысле? — спрашивает Эд.

— На конференции.

— А, так у вас собраны образчики всех конфессий?

— Именно! Что ж, устраивайтесь, не буду вам мешать.

— Погодите-ка! — окликает его Эд. — А вы мне ключ не дадите?

— Ключей у нас нет, — говорит Мэтью. — Так проще. Да и все равно замков-то нет. Это одна из особенностей проекта.

Общая комната представляет собой гостиную совмещенную с кухней. За ней расположена ванная, по бокам от которой — двери в спальни. Эд открывает правую дверь, за которой обнаруживает Боба Хеммингза — тот лежит в одних трусах и слушает плеер. Хеммингз вскакивает и снимает наушники.

— Привет! — радостно кричит он. Боб — мужчина ростом за метр восемьдесят, с низким голосом. Эд вдруг понимает, как устал за день от всех этих бурных приветствий. Ему не хватает легкой отстраненности калифорнийских коллег, хмурой почтительности его студентов в Джорджтауне.

— Слушайте, — говорит Эд Бобу, помывшись и переодевшись, — а здесь есть что поесть? Я не обедал.

— Нет, мы едим в университете, — говорит Боб. — Видите, вам на столе оставили карточку в столовую. На ужин столовая открывается в шесть.

— А до поселка дойти можно?

— Я готов. — Долговязый Боб встает. — Но это серьезная прогулка.

— Далеко идти?

— Ну, за час доберемся.

Эд плюхается на диван.

— А никакого магазинчика поблизости нет?

— Я ничего такого не знаю. О, минуточку. Я же прихватил с обеда яблоко. Оно у меня в комнате.

— Это что, тюрьма? — бурчит Эд, разглядывая карточку в столовую.

— Мне здесь нравится, — говорит Боб. — Прошлой зимой я брал отпуск на научную работу и провел его здесь.