Семья навеки
Шрифт:
— У ваших глаз сейчас цвет янтаря, — нежно проговорил он и приложил свой палец к ее губам, когда она перевела дыхание, чтобы возразить ему. — Успокойтесь. Это не попытка начать за вами ухаживать, а только констатация факта. — Он убрал ей за ухо выбившуюся от ветра прядь волос. — Доктор разделяет вашу точку зрения. Он думает, что ее уход в себя — сознательный, а это не имеет ничего общего с аутизмом. В случае с Николь сработал защитный механизм, чтобы помочь ей справиться… со всем, что было. Ей нужно дать какой-нибудь сильный побудительный мотив. Сейчас, когда все
— Вы что же, предлагаете мне не делать этого, да?
— О Господи, нет, конечно! Просто доктор считает, что улучшения можно добиться с помощью своего рода потрясения, которое вернет ее в нормальное состояние, вот и все. Но уже и то, что достигнуто, — грандиозно! Даже я вижу прогресс. И это доказывает, что дело идет на лад. Медленно, но верно.
— Медленно, но верно. — Моника нервничала, ее голос звучал напряженно. — Вы знаете, как тяжело мне ждать этого улучшения. Если бы только… — Она замолчала, покачав головой.
— Если бы только… что? — терпеливо переспросил Зак.
Моника взглянула на Зака и увидела, какое искреннее беспокойство написано на его лице. В синих, словно вода в заливе, глазах, плескались забота и тревога. И она увидела не только эти заботу и тревогу, но также нечто другое — то, что лишало присутствия духа и сил. Это нечто, возникающее между мужчиной и женщиной, возбуждало и пугало ее одновременно.
— Если бы только она заговорила! — прошептала Моника.
«Может быть, девочка немая?» — подумал Зак, но не нашел в себе сил высказать такое предположение вслух.
— А она когда-нибудь говорила вообще? — осторожно спросил он.
— О да! Когда была поменьше. Говорила всякие детские слова. Ну, знаете, такие, как «мама», «папа», «кукла», «шарик»… Я бы многое отдала, чтобы только услышать, как она зовет меня по имени…
— Вы услышите, — проговорил Зак с уверенностью. И когда Николь подбежала к ним и протянула каждому по цветку, он испытал такую же радость, как и Моника.
Этим вечером обеденный стол украшали маргаритки, собранные Николь. Ада отыскала для них маленькую вазочку, и Ники с интересом наблюдала, как мать наполняет вазочку водой и ставит в нее цветы.
— Очень красивые цветы, — отчетливо проговорила Моника. Она была убеждена, что ясно и четко произнесенные слова лучше откладываются в голове у ребенка.
Обед прошел прекрасно. В первый раз за долгое время Моника позволила себе расслабиться. Здесь они были в безопасности. Здесь им ничто не угрожало, и они могли немного отдохнуть.
— Эй, — удивленно воскликнул Зак, выводя Монику из задумчивости, — кто съел клецки с тарелки Николь? — Прищурившись, Зак нагнул голову и покосился на кролика Николь, крепко зажатого у нее под мышкой. — Это ты помог Ники, да, Кролик?
Моника включилась в игру.
— Нет, это не я, — сказала Моника писклявым голоском, чем вызвала изумленный взгляд маленькой девочки.
— Ты уверен? — прогремел Зак. — Дай я сам проверю. — Он пощупал у кролика животик. — Он пустой, как ни странно.
Зак взглянул на Монику.
— Что ты думаешь, Кролик, может быть, мне проверить и животик Николь?
Моника обменялась взглядом со своей дочерью. Что-то в глазах ребенка сказало ей, что будет лучше, если она проверит сама. Эта игра была чем-то совершенно новым для ее ребенка.
— Лучше это сделаю я, — проговорила Моника. — Потому что мамы лучше знают, где нужно проверять.
Она быстро протянула руку и пощекотала Николь животик.
— Я чувствую клецки, — засмеялась она. — Здесь и еще здесь!
Моника готова была задохнуться от радости, когда Ники издала звук, похожий на хихиканье.
— А место для десерта осталось? — спросил Зак. — На десерт у нас шоколадное мороженое! Да, Ада?
Раскладывая мороженое по тарелочкам, Ада проворчала:
— Взрослые люди, а так глупо ведут себя за столом…
Уложив Ники спать, Моника вышла на веранду. Она надеялась найти там Зака и одновременно страшилась этого.
Поставив ногу на перекладину перил и упираясь локтем в колено, Зак курил сигару.
Он повернул голову и улыбнулся:
— Привет.
— Привет. — Улыбнувшись в ответ и стараясь подавить охватившее ее волнение, Моника подошла и присела на балку. — Я и не знала, что вы курите, — заметила она, с удовольствием вдыхая приятный аромат его сигары.
— Я и не курю. — Зак выпустил красивое колечко дыма. На молчаливое одобрение Моники он ответил легким кивком. — Кроме тех случаев, когда есть что праздновать.
— А праздновать есть что, ведь правда? — мечтательно, как во сне, проговорила Моника. — Я совершенно не знаю, какими словами выразить, как сильно…
— Тогда сделайте мне одолжение: не пытайтесь это выразить, — прервал ее Зак. — Вы уже достаточно меня благодарили. Мне неудобно.
— Неудобно? — Моника оторвала голову от столба и пристально посмотрела на него. — Для вас это неудобно? А как же для меня?
— А что для вас?
Взгляд Моники заметался.
— Вы не разрешили мне заплатить за жилье и стол. Ада не позволила мне помогать ей по дому… Я чувствую себя нахлебницей!
— Вы хотите работать? — Зак курил, размышляя. Предложить ей работу… Она будет около него, рядом с ним — намного ближе, чем сейчас. Сможет ли он и тогда делать вид, что все в порядке?
— Мне нужен секретарь, — сказал он резко, так как чувствовал, что совершает ужасную ошибку. — Моя нынешняя секретарша уходит со своей должности. Сейчас мертвый сезон, и работа займет у вас всего два дня в неделю.
— Ну… — Моника в нерешительности кусала губу. Мысль о том, что, работая с Заком, она будет постоянно рядом с ним, соблазняла и пугала одновременно. А что, если она привыкнет ко всему: к Заку, к этому месту, к этой жизни? Сможет ли она потом уйти отсюда? Ведь рано или поздно сделать это придется.