Семя скошенных трав
Шрифт:
И зажал ладонью нос и рот, а Хао этот жест повторила, чётко, как честь отдают. За ними ровно то же самое сделали и комконовцы, а я подумал, что выглядит по-идиотски: будто они все хотят показать, что от трупа воняет нестерпимо. Тем более что так оно и было: сквозь запах идущего из камеры мороза от мёртвого шедми заметно несло тухлой рыбой.
— Они все здесь? — спросил Алесь.
— Глупо, — сказал Антэ. — Нелепо, я понимаю. Вышедший из океана должен вернуться в океан… а океана больше нет. Глупо. Это — просто долг. Оттого, что мы все не можем дышать, когда видим их. Оттого, что мы перед ними виноваты.
Хао
— Надо думать о живых.
— Я не могу не думать о мёртвых, — сказала Хао. — Кэно обезумел — безнадёжный ужас толкнул его на страшное дело… но не менее страшно убить старшего брата… других братьев… у меня леденеет сердце. Мэйгу ухмыляется за моей спиной, я чувствую позвоночником его голодный взгляд.
— Не думай о Кэно плохо, сестра, — сказал Антэ. — Он не безумец, не был безумцем. Он был хладнокровен и рационален. Океана больше нет — и Кэно впрямь боялся думать о детях… о том, что их ждёт. И я боюсь.
— Родичи, — сказал Алесь, — я вам обещаю: сделаю всё, что в моих силах. И для детей, и для ваших мёртвых товарищей. Клянусь дыханием.
— Не клянись, — сказала Хао. — Ты — только капля; дождёмся прилива.
— Я постараюсь, — сказал Алесь. — Для меня это тоже важно.
Не знаю, поверили они ему или нет; по-моему, вряд ли. Промолчали. Антэ задвинул носилки в холодильник и тем же движением, каким открывал секцию морга, выдвинул из стеллажа анабиозную капсулу. Отодвинул щиток, закрывающий стекло.
Внутри мигал голубой огонёк, видимо, индикатор работы систем жизнеобеспечения — и в этом синем свечении сладко спали три крохотных и неожиданно милых существа. Мне потребовалась целая минута сообразить: это же бельки! Новорождённые шельмочки! Я знал, что они покрыты пухом, но в передачах ВИДа их бельки были далеко не такие милые.
А наяву, не в записи — зайки такие, как игрушечки. Как котятки пушистенькие, прямо потискал бы.
И очень тяжело укладывалось в голове, что из них вырастают шельмы. Безобразные и жестокие гады. Это было как-то неприятно осознавать.
— Как будто всё в порядке? — спросил Юлий. — Всё работает?
— На три организма эта капсула не рассчитана, — сказала Хао. — Пока работает. Долго ли проработает? Мы, я и Тари, постоянно следим за криокамерой — и просим милости у Хэталь… а она нас не слышит.
— Понятно, — сказал Алесь. Он делался всё мрачнее и мрачнее. — Родичи, покажите, пожалуйста, и других детей. Саня записывает всё, что мы видим — я хочу, чтобы посмотрела и Земля… я хотел, сказать, мои родичи. Земляне.
— Пусть смотрит, — сказал Антэ. — Нам всем, и нам, старшим, и этим детям, уже нечего терять больше. Будь проклята война. Мы задохнёмся без океана, как выброшенные на скалу рыбы…
— Постарайтесь не отчаиваться, — сказал Алесь. У него было такое лицо, будто зуб внезапно разболелся или ещё где-то прихватило, аж скручивает — и я вдруг понял: ему жалко шельм. Просто — до невероятия жалко, как людей. Да и людей — если чужих — обычно не жалеют до такой степени. Будто он сейчас тут ляжет и помрёт от жалости и ещё от чего-то нехорошего. Неужели от стыда?
— Я понимаю, как это звучит, — продолжал он между тем. — Как будто я советую тому, кто подо льдом, когда полынья затягивается прямо над головой… но постарайтесь. Ведь дети живы.
Антэ свёл ладони перед грудью:
— Дети живы — Шед жив, ты прав. Но надолго ли?
— Не отчаивайся, — сказал Алесь просто каким-то братским тоном. — Пока живы — есть, на что надеяться. А можно, мы на них посмотрим?
Шедми принялись выдвигать криокапсулы. В них лежали дети разного возраста и вида.
Они были одеты кто во что, а их бельки — нагишом, потому что в пуху. Я подумал, что их укладывали в криокапсулы в спешке — не было времени тщательно всё готовить.
У пацанят ещё не было настоящих клыков — молочные зубы только слегка оттопыривали нижнюю губу — и напрочь не было волос на головах. У девочек волосы были — и косметика на лицах у многих так и осталась. Некоторые девочки были размалёваны вдребезги, как клоуны или старые шлюхи, всеми цветами радуги; у нескольких мальчиков мордашки тоже отчаянно раскрасили. Выглядело это странно и противно. С детей по виду лет пяти белый пух сходил постепенно — они уже не выглядели такими милыми, как бельки, а казались побитыми молью; в передачи ВИДа обычно попадали именно такие. С возрастом пух с них сходил совсем, и иллюзия развеивалась: они были уже не пушистые котяточки, а обычные шельмы, только маленькие. Никакого умиления.
Год на Шеде чуть дольше земного. Может, поэтому возраст детей мне было трудно определять. Про кого Антэ сказал «пятилетки» — те выглядели лет на девять-десять, по-моему, а десятилетние казались уже подростками. Поэтому, когда мы увидели беременную, по виду, лет четырнадцати, я понял, что на самом деле ей, наверно, ещё и двенадцати нет.
Девушек и юношей тут вообще не оказалось. Ясли, детский сад и начальная школа, как-то так.
И среди этой мелюзги было четыреста беременных. А что, в порядке вещей. Нормальная логика Шеда: убивать-то, может, и нельзя, но насиловать — запросто.
Одна девчонка спала, прижимая к животу игрушечного то ли зверька, то ли белька в пушистой шерсти; другая держала большую витую ракушку, перламутровую и блестящую — и у многих девочек в капсулах лежали цветные ракушки… В общем, они ещё играли в игрушки. Что взрослым, похоже, совершенно не мешало.
Счастливое детство, как подумаешь…
Я никак не мог избавиться от чувства гадливости. Так об этом задумался, что почти не слушал, что говорят комконовцы — и в какой-то момент словно проснулся на середине разговора:
— Так они все — с Северо-Запада? — спрашивал Юлий в этот момент. — Парнишка, кажется, носит знаки Срединного Архипелага, это далеко…
— Их забирали из Эра-Хы, как я поняла, — ответила Хао. — И, насколько нам известно, это все, кого удалось вывезти. Тяжело представить себе, что там творилось… Транспортник успел взлететь, да. Один, насколько мы знаем. Потом связь прервалась.
— А куда девался транспортник? — спросил Алесь.
— Кэно приказал его экипажу возвращаться, посмотреть, нельзя ли снять выживших со станций на спутнике. Транспортник ушёл в «прыжок» — а спутник перестал отвечать, — сказал Антэ. — Связаться с транспортником мы больше не смогли. Не знаем, погиб он в той катастрофе или его атаковали люди… и это уже не важно. Он не ответил — и старший брат решил, что надежды нет. Впереди только смерть.