Семя скошенных трав
Шрифт:
Хотя о любви шедми к детям мы наслышаны. В подробностях.
А между тем весь экипаж такое положение вещей раздражало и нервировало — по тону было понятно, когда рубка связывалась с отсеками. Мне кажется, почти все наши считали, что вся эта история с детьми — провокация. Продуманная. Иначе — с чего это шельмец так лихо чесал по-русски? Даже не на интерлингве и не на английском — а прямо по-нашему? Ведь неспроста же, правда. Натурально, готовился.
У техников на эту тему была дискуссия, и нам они сообщили, что думают. А думали, что шедми заманивают наших к себе на станцию. Вот заманят — и самоликвиднутся, вместе с нашими. А в идеале — если мы стыкуем ракетоносец с ними.
И выходит, что шельмы нас хорошо понимают. Понимают, что мы не станем сразу палить по детям. Знают же, что у нас гуманизм несмотря ни на что.
И если это провокация, то гадство это просто из ряда вон выходящее. Мы надеялись, что не провокация всё-таки — хоть я и понимал, что надежды мало.
Что мы, не знаем их, что ли?!
А комконовцы были у нас на борту уже через десять часов. Очень быстро обернулись, даже удивительно. Впрочем, это оказалось ещё и не самым удивительным.
Их подкинул военный транспортник, старенький типовой «ОС-5», какие на флоте называют «вьючными осликами». На таком «ослике» прыжок с Земли занял бы пару суток — его допотопные гипердвигатели, давным-давно и плоховато скопированные с тех, самых первых, которые нам подарили кундангианцы в самом начале контакта, сначала надо разгонять, а потом тормозить. Я подумал, что комконовцы работали где-то поблизости и их срочно сдёрнули разруливать экстремальную ситуацию — и оказался прав: пилот «ослика» рассказал, что держит путь с исследовательской станции в этом самом звёздном скоплении, а КомКон его с дороги позвал на свою базу. Там, мол, тоже было целое дело, — но не досказал, и повеяло секретностью.
Наши слушали и качали головами: нашли, мол, время сейчас что-то исследовать. Пилот качал головой, только по другому поводу. Ему и ситуация не нравилась, и состав группы не нравился — и кто бы его осудил!
Старший группы, обритый наголо худощавый человек лет чуть за тридцать, с симпатичным лицом, подвижным, как у киноактёра, носил нашивки КомКона на форменном комбезе пилота Обороны Федерации. Второй, высоченный лохматый парень, совсем молодой, может, на пару лет старше меня, и вовсе был в модных штанах и широкой рубахе, даже вместо магнитных ботинок носил кроссовки — вот дурак или как? Сразу видно, что гражданский, недавно с Земли. Но третий…
Третий был — шельмец.
Шедми.
Натуральный.
Комконовцы шельмеца с собой припёрли. Нет слов.
Я впервые в жизни увидел шедми рядом, наяву, хоть дотронься. Живого. Когда я понял, на что смотрю, меня будто кипятком окатило — бросило в жар.
Потому что, вообще-то, до сих пор шедми были для всех нас — враги где-то далеко. Мне даже казалось иногда, что они существуют только в виде голограмм и изображений на мониторах. А тут…
Он был громадный. Широченный. В рубке занимал ужасно много места. Наш здоровенный старпом, любительски занимавшийся тяжёлой атлетикой, выглядел рядом с ним среднекрупным человеком. Но при этом мышцы у шельмеца не выпирали, он казался «шедми нормального телосложения», если можно так сказать — и я подумал, что их атлеты, наверное, кажутся просто карикатурными громилами.
Рядом с людьми было особенно заметно, какой он белёсый, просто землисто-бледный. У землян так выглядят только обескровленные трупы. Но длинные, с палец, клыки на выдвинутой вперёд нижней челюсти сияли сахарной белизной, выделялись даже на фоне бледного лица. И глаза выделялись: чёрные и влажные, в длинных пушистых ресницах, очень красивые глаза на безобразной морде. На Земле такие глаза бывают у тюленей или у газелей; всё портил только прямой немигающий взгляд. А нос — короткий и широкий, приплюснутый такой, как у некоторых обезьян, только с ноздрями, закрывающимися внутрь. Не обезьяний, конечно, а тюлений. На переносице, у самых глаз — два тёмных шарика, справа и слева, тоже, наверное, панцири мелких морских гадов, которые у них вместо украшения. А ещё очень странная причёска. Я видал похожие на некоторых старинных картинках у земных женщин: коса, в которую забраны пряди волос с боков. И эта коса, белёсая, вернее, цвета сухого песка, уходила сзади под футболку с эмблемой КомКона: на шельмеце были только футболка и короткие штаны, чуть ниже колена. Между ними и магнитными ботинками — голые ноги, мертвенная бледная, как сероватый гипс, кожа без волос.
Вдобавок от него сильно несло чем-то вроде рыбьего жира. Довольно противный запах.
Наши глазели на него, как на невидаль. Даже не враждебно по-настоящему — просто глазели, ошалев от такого невиданного зрелища. Абстрактный враг обрёл реальность, показался во плоти — мы такого и не ожидали.
Может, у кого-нибудь и чесались руки его убить, но по лицам это не читалось.
Даже у меня — не чесались. Было ужасно интересно; я понял, почему наши пытались брать их в плен, несмотря ни на что.
А старший группы сказал капитану:
— Я — Алесь Прокопович, КомКон, группа, работающая с Шедом. Вот это — Юлий Самойлов, специалист по шедийской культуре, а это — Данкэ из Коро через Урэ, врач-педиатр. Нам просто повезло, что он с нами и смог прилететь.
Этот Алесь так невозможно спокойно представил шедми, как человека представлял бы. Данкэ из Коро через Урэ (как это?), врач-педиатр, нормально, в порядке вещей! С детьми же придётся общаться…
Спокойные такие ребята эти комконовцы! Хоть бы предупредили, что ли…
Капитан посмотрел мрачно, но пожал людям руки, а шедми капитану свою не протянул. И неожиданно извинился, по-русски, довольно правильно произнося слова:
— Я не умэю так здороваться, капитан, — и, кажется, ухмыльнулся. Клыки ему мешали. А может, он так скалился, не знаю.
Капитана передёрнуло. В жизни бы он не стал здороваться с шельмой за руку, побрезговал бы.
Алесь тут же сказал:
— Антон Михайлович, мы бы хотели посмотреть запись вашей беседы с персоналом станции. На основании этой записи нам проще будет сделать правильный вывод.
Капитан пожал плечами.
— Смотрите. Саня, покажи ему.
Я включил повтор.
Все эти трое подались вперёд, слушали с чрезвычайным вниманием и, по-моему, рассматривали того шедми, который с нами связывался. Лица у них были напряжённые и встревоженные. Прямо так переживают и дёргаются, не скрывают даже… не привыкли у себя в тылу.
Когда запись кончилась, Алесь спросил, но почти утвердительным тоном:
— Он же штатский, да?
— Старшие позвали, он пошёл, — сказал Данкэ. — Защищать океан и наших детей. Да, лингвист или переводчик. Конечно, не имеет права говорить за весь персонал, если жив командир.
— Там у них случилась какая-то трагедия, — сказал Юлий. — Беда.
— У всех нас — беда, — сказал шедми. — А у них — ответственность, — и сказал что-то на шельмовском языке, с урчанием и придыханием.
Почему-то, когда он перешёл на свой язык, мне стало не по себе. И не только мне, кажется.
— Давление — как на глубине, — тут же перевёл Юлий, поймав неприязненный взгляд капитана. — Это поговорка такая: ответственность давит, как океанская вода на большой глубине… А с ними можно связаться?