Семья Тибо, том 1
Шрифт:
— Иди сюда, — сказала Альфреда, пропуская Жака в кухню. — Он работает.
Жак вытирал лоб.
— Не хочешь ли? — предложила она, показывая на графин, в который текла струя воды из крана.
— Еще бы!
Стакан, который она наполнила, тотчас запотел. Она стояла перед Жаком, держа в руке графин, в обычной для нее скромной и услужливой позе. Ее матовое лицо, чуть-чуть припудренное, вздернутый носик, детский рот, набухавший, как спелая земляника, когда она складывала губы, чуть-чуть раскосые глаза, наконец черная бахрома жестких лоснящихся волос, закрывавшая ей лоб до самых бровей, делали ее похожей на японскую куклу, сфабрикованную в Европе. "А может быть, это еще из-за ее синего кимоно", — подумал Жак. Пока он пил, ему пришел на память вопрос Пата: "Как ты полагаешь, счастлива ли Альфреда со своим Пилотом?" Он вынужден был признаться себе, что совсем ее не знает, хотя она всегда присутствовала при его разговорах с Мейнестрелем. Он привык смотреть на нее не как на живое существо, а скорее как на какую-то необходимую домашнюю принадлежность, точнее говоря — как на частицу Мейнестреля. Сегодня, оказавшись наедине с Альфредой, он впервые обнаружил в себе легкое смущение.
— Еще стакан?
— Пожалуйста.
Его томила жажда после выпитого шоколада. Он подумал, что не завтракал и что вообще питается он нелепо. Внезапно ему пришла в голову странная мысль: "Да потушил ли я спиртовку?" Он напряг память. Но точно вспомнить не смог.
Из-за перегородки раздался голос Пилота:
— Фреда!
— Да… — Она улыбнулась и весело подмигнула Жаку с видом сообщницы, словно хотела сказать: "Какой у меня тут большой капризный ребенок!" — Иди сюда, — сказала она.
Мейнестрель поднялся. Он приоткрыл ставни и встал перед окном в полосе света. Луч солнца, проникший в комнату, освещал широкую низкую кровать, голые стены и стол, на котором лежали только автоматическая ручка и тоненькая стопка листков.
В серой шерстяной пижаме Мейнестрель казался высоким. Тело его с довольно узкой грудью было стройное, но спина уже начинала сутулиться. Его острый взгляд остановился на Жаке, которому он протянул руку.
— Я побеспокоил тебя, но здесь нам будет удобнее, чем в "Говорильне"… Вот, девочка, тебе работа, — добавил он, вручая Альфреде книгу с вложенной в нее закладкой.
Она послушно взяла машинку, устроилась на полу, спиной к кровати, и начала стучать по клавишам.
Мейнестрель и Жак уселись за стол. Лицо Пилота приняло озабоченное выражение, он откинулся на спинку стула и вытянул вперед ногу. (После того несчастного случая у него стало плохо сгибаться правое колено; из-за этого он иногда слегка прихрамывал.)
— Досадная история, — сказал он вместо вступления. — Один человек пишет мне, что есть двое, которым мы как будто не должны доверять. Во-первых Гиттберг.
— Гиттберг? — воскликнул Жак.
— Во-вторых — Тоблер.
Жак молчал.
— Это тебя поразило?
— Гиттберг? — повторил Жак.
— Вот письмо, — продолжал Мейнестрель, доставая конверт из кармана пижамы. — Читай.
— Да, — прошептал Жак, медленно прочитав письмо, содержавшее длинный и холодный обвинительный акт без подписи автора.
— Ты знаешь, какую роль играли Гиттберг и Тоблер в хорватском движении. Они приедут в Вену на съезд. Необходимо, значит, выяснить, насколько можно им доверять. Дело серьезное. Я не хочу поднимать шум, прежде чем сам не буду убежден.
— Да, — повторил Жак. Он едва удержался, чтобы не добавить: "Как же вы намерены поступить?" Но он не сказал этого. Хотя на его отношениях с Мейнестрелем лежал отпечаток некоторой товарищеской близости, он все же инстинктивно соблюдал известную дистанцию, разделявшую их.
Словно предвидя этот вопрос, Мейнестрель заговорил сам:
— Во-первых… (Забота о ясности и точности доходила у него почти до мании, и он нередко начинал фразу с резкого "во-первых", за которым, однако, не всегда следовало "во-вторых".) Во-первых, есть только одно средство, чтобы убедиться окончательно: расследование на месте. В Вене. Расследование, произведенное без лишнего шума. Кем-нибудь, кто не привлекает к себе внимания. Предпочтительно кем-нибудь, кто не состоит ни в какой партии… Однако, — продолжал он, настойчиво глядя на Жака, — кем-нибудь надежным. Я хочу сказать — таким, на суд которого можно было бы положиться.
— Да, — сказал Жак, удивленный и втайне польщенный. И тотчас же подумал не без удовольствия: "Кончено с позированием… Тем хуже для Пата". Затем снова, уже во второй раз, ему на ум пришла мысль о спиртовке.
Несколько секунд длилось молчание и слышно было лишь постукивание машинки да отдаленное журчание льющейся из крана воды.
— Ты согласен? — спросил Мейнестрель.
Жак утвердительно кивнул.
— Отправиться надо дня через два, — продолжал Мейнестрель. — Как только соберешь вещи! И в Вене надо пробыть столько, сколько потребуется. Две недели, если необходимо.
Альфреда на мгновение подняла свой взор на Жака, который, не отвечая, снова кивнул; потом она опять принялась за работу.
Мейнестрель продолжал:
— В Вене у нас есть Хозмер, он тебе поможет…
Он остановился: стучали во входную дверь.
— Пойди открой, девочка… Если Тоблер действительно получил деньги, сказал он, обернувшись лицом к Жаку, — Хозмер должен об этом знать.
Хозмер был другом Мейнестреля. Он был австриец и жил в Вене. Жак познакомился с ним год назад в Лозанне, куда Хозмер приезжал на несколько дней. Эта встреча произвела на Жака глубокое впечатление. Впервые он столкнулся тогда с одним из тех революционеров, цинично применяющихся к обстоятельствам, для которых все средства хороши, ибо для них и правда важна только конечная цель, и потому они не стыдятся в случае надобности временно принимать то или другое обличье, лишь бы их компромиссы послужили — хоть в самой малой степени — делу революции.
Альфреда вернулась и объявила:
— Это Митгерг.
Мейнестрель повернулся к Жаку и пробурчал:
— Побеседуем еще в "Говорильне"… Входи, Митгерг, — сказал он, повысив голос.
Митгерг носил под полукружьями бровей большие круглые очки, что придавало его лицу выражение постоянной тревоги. Лицо у него было мясистое, черты — мягкие, несколько расплывшиеся, словно у невыспавшегося ночного гуляки.
Мейнестрель встал.
— В чем дело, Митгерг?
Взгляд Митгерга обошел комнату, затем остановился на Пилоте, на Жаке, и, наконец, на Альфреде.
— Дело в том, что Жанот только что пришел в "Локаль", — объяснил он.
"Нет, — сказал себе Жак, — я далеко не уверен, что погасил спиртовку. Очень возможно, что я налил себе чашку и опять поставил кастрюльку на огонь, не потушив его… Потом я выпил шоколад и ушел… А фитиль, может быть, остался гореть…"
Он молчал и глядел в одну точку.
— Жанот очень хотел видеть вас до своего доклада, еще до вечера, продолжал Митгерг. — Но он так измучился в дороге… Он плохо переносит жару…