Семья Тибо (Том 2)
Шрифт:
– Не говоря уже о том, - прервал его Руа, - что не может быть такого государственного человека, который решился бы из-за своей личной чувствительности любой ценой избежать войны! Если ты стоишь во главе страны, имеющей определенный международный вес, страны, обладающей немалой территорией и колониальными владениями, это обязывает тебя реально смотреть на вещи. Самый пацифистски настроенный председатель совета министров, раз он находится у власти, должен сразу же понять, что государство не может сохранять свои богатства и защищать свое достояние от посягательств со стороны соседей, если оно не обладает мощной армией, с которой надо считаться и которая должна время от времени бряцать оружием хотя бы для того, чтобы весь остальной мир знал о ее существовании!
"Охранять свои богатства!
– думал Жак.
– Вот оно! Охранять то, чем владеешь, и присваивать при случае то, чем владеет сосед! В этом вся политика капитализма, идет ли речь о частных лицах или о целых нациях... Частные лица ведут борьбу за прибыли, нации - за выходы к морю, территории, порты! Как будто единственный закон человеческой деятельности конкуренция..."
– К сожалению, - сказал Штудлер, - какой бы оборот ни приняли события завтра, ваше бряцание оружием может иметь самые печальные последствия для французской политики, как внешней, так и внутренней...
Говоря это, он сделал движение в сторону Жака, словно спрашивая его мнения. В зрачках его был какой-то томный, волнующий блеск, который почти вынуждал собеседника отводить глаза.
Жуслен снова поднял голову и взглянул на Штудлера; затем взгляд его скользнул по лицам всех прочих. У него было характерное лицо блондина, с тонкой и нежной кожей: нос с горбинкой, довольно длинный и какой-то унылый; большой рот с тонкими губами, легко расплывающимися в улыбку; глаза тоже большие, странные, нежно-серого оттенка.
– Послушайте, - рассеянно пробормотал он, - вы все как-то забываете, что никто ведь не хочет войны! Никто!
– Вы в этом уверены?
– спросил Штудлер.
– Разве что несколько стариков, - согласился Антуан.
– Да, несколько опасных стариков, упивающихся красивыми героическими фразами, - продолжал Штудлер, - и отлично знающих, что в случае войны они, сидя в тылу, смогут упиваться ими без малейшего риска...
– Опасность, - вставил Жак с осторожностью, которую хорошо заметил Антуан, - заключается в том, что почти всюду в Европе командные посты заняты такими вот стариками...
Руа со смехом взглянул на Штудлера:
– Вы, Халиф, - ведь вы, не боитесь новых идей, - могли бы подать этакую профилактическую идейку: в случае мобилизации призывается в первую очередь самый старший возраст. Всех стариков - на передовую!
– Что ж, это было бы не так глупо!
– пробормотал Штудлер.
Наступило молчание и длилось, пока Леон подавал кофе.
– А ведь есть одно средство, единственное, почти верное средство избежать каких-бы то ни было войн, - мрачно заявил Штудлер.
– Средство радикальное и вполне осуществимое в Европе.
– Какое же?
– Требовать народного референдума!
Один лишь Жак кивком головы одобрил это предложение.
Штудлер, ободренный, продолжал:
– Разве это не нелепо, разве это не бессмысленно, - что у нас, при демократическом строе и всеобщем избирательном праве, право объявления войны принадлежит правительствам?.. Жуслен сказал: "Никто не хочет войны". Так вот, ни одно правительство ни в одной стране не должно было бы иметь право решать вопрос о войне или даже о том, чтобы принять навязываемую ему войну, если на то нет ясно выраженной воли большинства граждан! Когда идет речь о жизни и смерти народов, обращаться к народному волеизъявлению по меньшей мере законно. А должно бы быть даже обязательно.
Когда он начинал говорить с воодушевлением, ноздри его крючковатого носа раздувались, скулы покрывались пятнами, а белки больших, как у лошади, глаз слегка наливались кровью.
– В этом нет ничего неосуществимого, - продолжал он.
– Достаточно было бы каждому народу заставить своих правителей прибавить три строчки в конституции: "Приказ о мобилизации может быть издан, война может быть объявлена лишь после плебисцита и при условии, если за это выскажется семьдесят пять процентов населения". Поразмыслите над этим. Это единственное и почти безошибочное средство законодательным путем помешать возникновению новых войн... В мирное время, - мы это наблюдаем во Франции, - иногда еще можно сколотить большинство, которое выберет в правительство какого-нибудь задиристого политика, всегда находятся любители играть с огнем. Но накануне мобилизации такому человеку, - если бы он вынужден был запрашивать волю тех, кто поставил его у власти, - пришлось бы убедиться, что никто не согласен предоставить ему право объявлять войну.
Руа ничего не говорил и только посмеивался.
Антуан встал и дотронулся до его плеча:
– Дайте-ка мне спичку, милый Манюэль... Ну, а вы что на этот счет скажете? И что сказала бы ваша газета?
Руа поднял на Антуана свой уверенный взгляд примерного ученика; он продолжал посмеиваться 6 вызывающим видом.
– Манюэль, - объяснил Антуан, повернувшись к брату, - прилежный читатель "Аксьон франсез".
– Я тоже читаю ее каждый день, - заявил Жак, внимательно оглядывая молодого врача, который, со своей стороны, в упор смотрел на него.
– Там сотрудничает целая бригада неплохих диалектиков, которые довольно часто строят просто непогрешимые рассуждения. К сожалению, по крайней мере, на мой взгляд, - они почти всегда строят их на неверных посылках.
– Вы полагаете?
– протянул Руа.
Он не переставал улыбаться самоуверенно и заносчиво. Казалось, он не намерен был снисходить до обсуждения с профанами тех вещей, которые были дороги ему. Он походил на ребенка, желающего сохранить свой секрет. Тем не менее в глазах его порою пробегал какой-то дерзкий огонек. И, словно суждение Жака заставило его против воли покончить со своей сдержанностью, он сделал шаг по направлению к Антуану и резко бросил:
– Ну, а я, патрон, должен вам признаться, что мне надоела франко-германская проблема! Вот уже сорок лет, как мы тащим за собой это ядро, - и наши отцы, и мы сами. Довольно! Если для того, чтобы с этим разделаться, нужно воевать, - что ж, будем воевать! Раз уж все равно иначе нельзя - зачем ждать? Зачем оттягивать неизбежное?
– Все-таки лучше будем оттягивать, - улыбаясь, сказал Антуан.
– Война, которая бесконечно оттягивается, очень похожа на мир!
– А я предпочел бы покончить с этим раз и навсегда. Ибо, во всяком случае, одно можно сказать с уверенностью: после войны - победим ли мы, что весьма вероятно, или даже в случае нашего поражения - вопрос будет окончательно разрешен в ту или иную сторону. И не останется больше никакой франко-германской проблемы!.. Не говоря уже о том, - прибавил он, и лицо его приняло серьезное выражение, - какую пользу принесет нам кровопускание при нынешнем положении вещей. Сорок лет мирного прозябания в гнилом болоте не могут поднять моральное состояние страны! Если духовное оздоровление Франции можно купить лишь ценою войны, то среди нас, слава богу, найдутся такие, кто, не торгуясь, пожертвует своей шкурой!