Семья Звонаревых
Шрифт:
— Обе лёгкие батареи участка уже выполнили свои задачи. Мортирной осталось разрушить ещё один узел сопротивления. Как только будет наполнена газом новая оболочка аэростата, я попрошу командиров всех батарей подняться в воздух и детально ознакомиться с тылами противника.
— Но мы не умеем прыгать с парашютом, — возразил командир тяжёлой батареи.
— Я сегодня впервые в жизни проделал такой воздушный эксперимент, и, как видите, вполне удачно, невзирая на свой рост и вес.
Командиры нехотя повиновались.
Несмотря на острую боль, Борейко
— Все намеченные укреплённые точки основательно разрушены. Зато немецкие батареи, по всей вероятности, уцелели, — резюмировал он, внимательно осмотрев в бинокль линию немецких окопов.
— Разведчикам следовало бы провести усиленные поиски. Возможно, что немцы примут их за атакующие части, откроют артиллерийский огонь и обнаружат своё расположение, — предложил Звонарёв.
— Неплохая идея. Сейчас же договорюсь об этом с Хоменко и заставлю в это время подняться на колбасе наших мортирщиков и тяжёлых, пусть полюбуются на германские батареи.
Условившись по телефону с пехотой о высылке разведчиков, Борейко предложил командирам тяжёлой и мортирной батарей следить с аэростата за немецкой артиллерией и открыть огонь по всем намеченным батареям противника.
Но немцы разгадали план капитана и открыли по разведчикам лишь слабый огонь, и то лёгких батарей. Артиллерия противника в первый день артиллерийской подготовки осталась невредимой. С темнотой в палатке Борейко собрались все командиры батарей, приданных Кузнецкому полку. Тут же находились и Хоменко. Необходимо было срочно обсудить боевую обстановку. Командиры поочерёдно доложили о выполнении всех поставленных задач.
— С рассветом мой полк должен двинуться вперёд. Я прошу Вас поддержать меня огнём всех своих орудий, — обратился к артиллеристам полковник.
— Само собой разумеется, что полк только тогда двинется вперёд, когда вся артиллерия противника будет полностью уничтожена. Кроме того, Вас будут сопровождать при наступлении батареи Кремнёва и Бояровского, сказал Борейко. — На них я возлагаю обязанность: подавлять огнём, прямой наводкой, все огневые точки, которые обнаружат себя.
— Будет в точности исполнено, — отозвались в один голос оба командира.
— Теперь хочу я с Вами, господа командиры, побалакать по секретному делу: появились у нас шпигуны и мерзотники, що смущают солдат подпольными листами. Ось побачте! — И Хоменко протянул листовку Донского комитета РСДРП, которую читал Солопов. — Ци шкидники перед боем смущают солдатскую душу всякими мерзостями. Есть у меня сведения, что ци листы с Ваших гарматов, Борейко. Там много мастеровщины с Питера, она и привезла с собой прокламации. Треба вчиныть у усих ротах, батареях и командах обыск и цю мерзостину изъять, а виновных в распространении предать суду, — решительно предложил Хоменко. — Сегодня в вечер и за ночь обыскать все места и Уничтожить всю нелегальщину.
— Бесполезно, господин полковник! Надо обыскивать не роты и батареи, а всю округу, все деревья
— Надо вести разъяснительную работу среди солдат, — вставил Кремнёв.
— Трудно разъяснить тебе, что ты сыт, когда у тебя в брюхе пусто, усмехнулся Борейко. — А бороться с рапостранением нелегальщины должна жандармерия. Мы заняты подготовкой к предстоящему наступлению и нам не до политики.
— Всё же я предлагаю всем командирам произвести обыски в своих частях. Надо всё-таки изъять прокламации, — распорядился Хоменко.
На этом совещание кончилось.
Звонарёв пошёл проводить Хоменко до домика лесника, надеясь повидать жену, но её на перевязочном пункте не оказалось. Вместе с Ветровой и Осипенко она уже перебралась в окопы пехотного полка, где и решила обосноваться на время наступления.
Хоменко пришёл в восторг от такой предприимчивости Звонарёвой и не стал слушать Емельянова.
— Ведь это просто бабье сумасбродство, — тонким голосом жаловался уполномоченный. — Всякий раненый стремиться прежде всего попасть в безопасное место. Да и медицинский персонал под огнём будет работать плохо. Какая уж тут работа, когда кругом снаряды рвутся.
— Бегут из боя только трусы, а чем скорее раненым будет оказана помощь, тем лучше. Это им сохранит жизнь. Что же ещё нужно для солдата и командира? Неужели не ясно. что поступок госпожи Звонарёвой правилен и благороден? — отрезал полковник и отправился дальше.
Варю Хоменко нашёл в своём блиндаже.
— Надеюсь, Вы не в претензии, Михаил Игнатьевич, что мы выселили Вас к телефонистам, а сами обосновались здесь? — встретила его Звонарёва.
— В тесноте, да не в обиде, лишь бы раненым было хорошо да Вам, врачам и сёстрам, удобно работать. За всю войну первый раз вижу, чтобы передовой перевязочный пункт действительно оказался передовым и располагался в пехотных окопах.
К перевязочному пункту начали собираться ротные фельдшера и санитары. Они с любопытством поглядывали на Варю и сестёр милосердия.
— Неужто и в бою Вы останетесь тут? — спрашивали солдаты.
Вы будете здесь, отчего же и нам не остаться? — отвечала Варя.
— Так мы солдаты, мужчины, а Вы женщины — доктор да сёстры.
— Вот именно — врачи да сёстры. И быть здесь наш долг. Какие же мы тогда сёстры милосердия, если за милосердием Вам придётся тащиться версту с гаком?
Варя показала своим гостям некоторые новые способы перевязки. Сначала солдаты только слушали, но потом заинтересовались и сами начали задавать вопросы. Завязалась беседа, которая затянулась надолго. Хоменко тоже подсел к Варе и, посасывая трубку, одобрительно кивал головой.