Семья Звонаревых
Шрифт:
Варя ещё лежала в постели, когда пришла с ночного дежурства Маня. Она привычным для медсестры движением потирала, будто умывая, покрасневшие от холода руки, поправила причёску и присела на низенький детский стульчик, стоящий у Вариной кровати.
Вот уже несколько дней, как Варя дома. С интересом наблюдая за Маней, она пражалась, какая в ней произошла перемена. Куда девалась развязная, нарочито свободная манера держаться, разговаривать, громко и неожиданно смеяться? Откуда появилась эта сдержанность и мягкость, эта привычка внимательно, не перебивая, слушать собеседника только потом высказывать свои суждения?
Вот и сейчас Варя откровенно любовалась Маней, её милым лицом с широко открытыми ясными глазами. Они смотрели внимательно и серьёзно. В них жила острая мысль. Или, может быть, дружба с Ольгой преобразила Маню, учёба? Она стала много читать, жадно, будто навёрстывая упущенное. Варя видела книги в её комнатке. Или, может быть, встреча с новыми людьми? Ведь там, где Ольга, обязательно будут интересные люди, новая, необыкновенная работа подпольщика-революционера. А вернее, и то, и то третье. Но главное дело было не в самой Мане, в её природном глубоком уме, настойчивом характере и благородном сердце.
— Что же ты молчишь, Маня? — спросила тихо Варя. — Села и молчишь. Ждёшь, что я снова что-нибудь о Васе?
И только по тому, как вспыхнули Манины щёки и заблестели её глаза, Варя поняла, что не ошиблась. И вновь её поразила сдержанность девушки, её гордость и такт.
— Что Вы Варвара Васильевна! Вы всё уже рассказали. Я просто так. Мне хорошо с Вами, — сказала Маня. И, помолчав, добавила: — Опасно там, а он отчаянный…
— Теперь уже не опасно. Они в Ровно перебрались, ремонтируются там. Да твой Вася такой здоровяк, что от него любой снаряд отскочит, как от бетонированного укрытия. — Варя засмеялась и стала одеваться.
К вечеру, когда Маня ушла на работу, к Варе неожиданно пришёл Краснушкин. Он только что вернулся из командировки по Кавказскому фронту, был у своих в Екатеринограде и вместе с кучей новостей, приветов и поцелуев привёз гостинцы: муку, сахар, сало.
— Живём, Варенька! Смотрите, какое богатство.
Варя всплеснула руками.
— Мужчинам главное — была бы еда! А что человек беспокоится и ждёт рассказов о своих девочках, его превосходительству, видите ли, и дела нет. Ну хватит любоваться на сало. Рассказывайте сейчас же!
— Чего же рассказывать? — удивился Краснушкин. — Разве не ясно? Раз есть сало на Кубани — значит, всё в порядке. Живые. Целуют, конечно.
— Ужасно бездарно рассказываете, дорогой! Ну да что ждать от генерала, — улыбаясь, съязвила Варя. — Здоровы, и то слава богу.
И только потом, когда замешанные на сале лепёшки, наскоро приготовленные Варей, аппетитно похрустывали на зубах у доктора, она услышала подробный и обстоятельный рассказ о кубанском житье-бытье.
— Вот, Варенька, ну, а теперь, когда Ваше любопытство удовлетворено и материнская душа успокоена, я рассчитываю на Ваше внимание.
И Краснушкин, волнуясь, рассказал о предстоящем «большом деле». Петроградский большевистский комитет готовил большую стачку. В ней должны были принять участие несколько заводов Выборгской стороны. А если удастся, то и Нарвской заставы, путиловцы… Задача стачки — не только борьба рабочих за своё экономическое положение — повышение заработной платы, восьмичасовой рабочий день, но главное — слово рабочих против
— Петроградский комитет возлагает большие надежды на эту стачку. Брошен весь актив на её организацию. Проводятся нелегальные митинги, собрания, готовятся листовки, прокламации. Дел уйма! Иван Герасимович только что вернулся из Москвы. Там тоже всё кипит. Возможно, Что поднимутся и Москва и Иваново-Вознесенск, и другие города. Представляете, Варенька, какие полки двинуться в бой! Пролетариат почувствует свою силу. Пусть это не революция, но она скоро!
Краснушкин, как никогда, говорил восторженно, карие глаза его блестели, голос вздрагивал. Волнение доктора передалось и Варе. Купаясь в платок и зябко поводя плечами, она ходила по кухне.
— Что нужно делать? — спросила она, останавливаясь перед Краснушкиным. — Что я должна делать? Все работают, а я здесь уже несколько дней сижу сложа руки. И никто мне ничего не говорит! — с возмущением воскликнула она.
— Но Вы же хворали! Не беспокойтесь, дела всем хватит. Вы войдёте в группу, которая обеспечивает печать и доставку на заводы листовок. Связь с Ольгой Борейко через Маню. У Вас будет ещё несколько надёжных товарищей. Но только слушайте, Варя, внимательно: осторожность — прежде всего. Полиция свирепствует. Царь-батюшка понял, что в воздухе запахло грозой, и вооружил полицию пулемётами в ущерб фронту. Количество шпиков, провокаторов увеличилось чуть ли не вдвое. На всех перекрёстках на крышах домов устроены посты с пулемётами, а потому — осторожность.
Варя и Краснушкин ещё долго в уютной, блестевшей чистотой, Вариной кухоньке, долго тихо говорили о подробностях предстоящего дела. Уже забрезжил рассвет, и слегка заиндевевшие от утреннего морозца стекла посветлели, когда Варя уложила Краснушкина в кабинете вздремнуть хотя бы пару часов перед трудным днём. А сама, забравшись с ногами на кушетку и закутавшись шерстяным отделом, сидела, не двигаясь, чутко прислушиваясь к тихим звукам просыпающегося большого города. Её мысли, восторженные, ясные и до отчаяности смелые, были там, на Выборгской стороне, в небольших душных и сырых клетушках рабочих, где она частенько бывала с доктором. Ей хотелось идти туда сейчас же, рассказать людям правду, звать из бороться против войны, против страданий и мучений, которые она сама, своими глазами видела на фронте. И ей казалось, что она сумеет выразить свои мысли, убедить людей, найти в себе те единственные слова, которые доходят до сердца человека, потому что она сама была там, где лилась кровь, сама спасала жизни солдат, таких же рабочих, которых она увидит завтра на Выборгской.
Ей казалось, что время остановилось. От волнения её бил сильный озноб. Но не хотелось вставать, чтобы взять плед, не хотелось расставаться со своими мыслями, с тем восторженным, удивительно ясным и счастливым состояние души, которое было у неё в это утро.
Она встала, когда в коридоре услышала осторожные шаги Мани, вернувшейся с дежурства. Варя развела огонь, поставила чайник и пошла будить Краснушкина. Было уже восемь часов утра.
32