Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
Шрифт:
— По правде сказать, я вижусь не столько с дипломатами, сколько с их хозяевами, ваше величество, и в наших беседах мы не касаемся темы супружеской гармонии. Французская пословица гласит, что лучше обращаться к Господу Богу, чем к его святым.
Петр III расхохотался.
— Ах, как вы правы, граф! Я понимаю причину вашей популярности при монарших дворах Европы: здравомыслие! Здравомыслие! Вот первое качество политического деятеля. Но передо мной пример Фридриха. Не стоит позволять низким умам что-то замышлять втемную. Вокруг Екатерины строит козни сборище интриганов. Я не знаю, что
Себастьян судорожно сглотнул слюну; у него имелись все основания опасаться, что следующим станет Григорий Орлов.
— Более того, — продолжал царь, — я решил покончить с наглым соседом. Скажите, что вы думаете о короле Дании?
— О Фридрихе Пятом? Я провел несколько дней во дворце Кристианборга и…
— Вы его знаете? Мой бог! Я назначу вас чрезвычайным и полномочным послом, граф! Скажите, что это за человек?
Воронцов тоже был заинтригован; он даже наклонился вперед, чтобы лучше слышать.
— Меньшее, что я могу сказать, — ответил Себастьян, — это то, что ему-то как раз властности и не хватает. Его духовник пытался меня убить, и представьте себе, ваше величество, хотя я сам раскрыл этот чудовищный заговор, король его помиловал! Так что мне пришлось в спешке покинуть Данию.
— Невероятно! — воскликнул Воронцов. — Но кто же был этот духовник и почему он собирался вас убить?
— Духовника звали Норгад, и он, когда мы ужинали, стал уверять, что наука противоречит религии…
— Вот уже поповское мышление! — перебил царь, ударив кулаком по столу.
— Он принялся вопить, что я явился специально для того, чтобы поднять мятеж, и намереваюсь сровнять королевство с землей.
— Хорошо бы вы так и сделали! — воскликнул Воронцов.
Ситуация сложилась вполне благоприятная: Себастьян не только развеял сомнения царя и Воронцова, но вызвал новый прилив симпатии к себе.
— И что же было дальше?
— Три подозрительных человека стали преследовать меня на улице. Я спрятался в трактире и сбежал через потайную дверь, чтобы позвать на помощь гвардейцев, которые их и арестовали. Они признались, что собирались меня убить и бросить мой труп в канаву, и назвали имя подстрекателя: это был Норгад. Он также был арестован, но упорствовал в своем исступлении, клянясь, что я посланник дьявола.
— Так что вы не являетесь другом ни самого Фридриха, ни его страны, и это прекрасно, — сделал вывод царь. — Мне бы не хотелось огорчать вас. Этот царек имеет наглость оспаривать у меня Шлезвиг и Голштейн. Мне придется преподнести ему урок хороших манер. Как только мы разработаем план кампании, что займет не более трех дней, я пошлю войска, чтобы захватить обратно земли, которые издавна принадлежат моему семейству.
Какая дурацкая беседа! Можно было подумать, что это ребенок жалуется на свои детские обиды и сводит счеты с куклами. Но, по крайней мере, напрашивался вывод: грядут события. Сейчас 21 июня, следующая неделя будет решающей.
Еще хорошо бы знать, каковы намерения царя относительно жены.
— А что, датчане действительно так богаты, как об этом все говорят? — внезапно спросил царь.
— Состояние нейтралитета позволило им наладить весьма прибыльную торговлю с Вест-Индией, а также с западными индийскими штатами, — ответил Себастьян. — Я полагаю, что они могут без особого труда призвать двадцать тысяч человек.
— Вы слышите, канцлер? — сказал царь. — И какой бы вы сделали вывод, граф?
— Я не стратег, ваше величество, но если бы мне пришлось разрабатывать военную акцию, думаю, что внезапное нападение дало бы мне преимущество.
— Прекрасно, я это учту. Граф, с вами разговаривать весьма поучительно. Я бы хотел, пока вы будете гостить в замке, вести с вами беседы, подобные этой, каждое утро.
Царь поднялся. Себастьян поклонился и пожал протянутую ему руку. Канцлер проводил графа до самой двери.
Неужели Петр III собирается захватить Данию, чтобы пополнить свою казну?
На следующее утро беседа была посвящена возможности займов у европейских банков. «Неужели английских субсидий не хватает?» — подумал Себастьян.
— Англичане, которые до сегодняшнего дня являлись нашими банкирами, похоже, начинают ломаться, — объяснил Воронцов. — Теперь им требуются политические гарантии.
— Возможно, было бы уместно дать им понять, что их коллеги из Соединенных провинций не столь требовательны? — предложил Себастьян.
— Прекрасная мысль! — воскликнул царь. — Вы их знаете?
— Мне случалось встречать их в Гааге, — осторожно ответил Себастьян, остерегаясь упоминать о существовании филиалов банка Бриджмена и Хендрикса в Амстердаме.
Царь тут же решил дать Себастьяну поручение к вышеупомянутым банкирам.
— Я не скрою от его величества, что возвращение Шлезвига стало бы весьма благоприятным аргументом в рассмотрении его прошения о субсидиях.
С таким же успехом Себастьян мог бы пообещать достать луну с неба, поскольку царствование Петра было обречено на скорый конец. Имело смысл приблизить катастрофу. Петр III важно покачал головой, и на этом беседа была завершена. Но больше о планах царя Себастьян узнать ничего не мог. Да и имел ли монарх вообще хоть какой-то план? О предстоящем разводе больше не было сказано ни слова; а между тем разрыв отношений монарха с Екатериной был узловым моментом замысла, который Себастьян вынашивал вот уже несколько недель.
Традиционные утренние беседы 23 и 24 июня были отменены, поскольку царь разрабатывал с генералами планы кампании, как сообщил Сен-Жермену канцлер Воронцов. Вечером, против обыкновения, пышного ужина тоже не было, потому что его величество собрал свой генеральный штаб, и Себастьян скромно поел в своей комнате в обществе Франца.
Себастьяна начинало терзать беспокойство. А что, если этот спившийся сумасшедший решил порвать с Екатериной скрытно, без огласки, после отправки гвардейских полков в Данию? Но он не мог задавать вопросы. Себастьян почувствовал острое желание вновь оказаться в Санкт-Петербурге, с Орловым, Барятинским, ощутить себя свободным. Свобода! Но ведь он сам принял решение понаблюдать за своей жертвой в Ораниенбауме и теперь не мог пойти на попятную, иначе весь план окажется под угрозой срыва.