Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
Шрифт:
— Кто такой Флейшбейн? — поинтересовался Себастьян.
— Граф Фридрих фон Флейшбейн — духовный учитель Дютуа-Мембрини. Он живет в Берлебурге. Обучает, как прийти к спасению через изъятие души, единственный путь к святости.
Изъятие души. Разве не этим занимался он в Дамаске? Но после своего возвращения Себастьяну приходилось прилагать много усилий, чтобы понять слова европейцев. И прежде всего, что подразумевалось под словом «душа»?
— Я настоятельно прошу вас нанести им визит, — настаивал герцог. — Хотя бы Дютуа-Мембрини.
Если хорошенько поразмыслить, самым впечатляющим в словах Карла являлось то, с какой теплотой он отзывался об этом незнакомце. Себастьян кивнул и пообещал съездить в Лозанну.
Но ему пришлось отсрочить свои планы дней на десять в связи с приездом Данаи, Александра и маленького Пьера. Все трое почти одновременно сжали его в объятиях. Александр и Даная с трудом сдерживали слезы.
— Вы решили, что я умер, — угадал Себастьян.
— Я успокаивал себя мыслью, что, если бы случилось несчастье, вы бы отыскали способ нас предупредить, если, конечно, не стали жертвой кораблекрушения, — ответил Александр. — Но расскажите же о своем путешествии.
Рассказ занял целый вечер. Себастьян закончил повествование цитатой из Руми, воспевающего вознесение души своего предшественника аль-Аттара, что означало «парфюмер»:
Аттар уже прошел семь городов любви,А я все еще стою на повороте одной из улиц.Маленький Пьер слушал, вытаращив от удивления глазенки.
Страдание, физическое, нравственное, а быть может, и то и другое, искажало черты Жана-Филиппа Дютуа-Мембрини. Оно не только иссушило его тело, оно сказалось на его осанке, манере держаться, на выражении лица. Даже радость, которую он испытывал, подтачивала его силы. Ему едва минуло сорок, но выглядел он чуть ли не вдвое старше.
Он принял Себастьяна ясным осенним днем в своем доме на берегу озера. Усадил графа напротив себя, возле окна в комнате для занятий. Его стол был завален бумагами.
— Я весьма польщен вашим визитом, граф, — сразу сказал Дютуа-Мембрини, — но я не занимаюсь ни алхимией, ни магией и боюсь, что вряд ли смогу представлять для вас какой-либо интерес.
Его дыхание было прерывистым. Казалось, каждое слово стоит невероятных усилий.
— Репутация в той же мере отражает истинный характер, как палка, наполовину погруженная в воду, отражает действительность.
Дютуа-Мембрини с трудом улыбнулся.
— Но вам приписывают способность обращать свинец в золото и делать драгоценные камни, — сказал хозяин дома.
— Если бы это было правдой, сударь, я бы только и делал, что обогащался, и у меня не возникло бы желания встретиться с человеком, которым восхищается герцог Карл Гессен-Кассельский, причем восхищается отнюдь не размерами его состояния.
Лицо страдальца немного прояснилось.
— Какого же рода поиски привели вас сюда?
— Поиски света, сударь.
— Палка выпрямляется, — заметил Дютуа-Мембрини.
И, чуть помедлив, почти задыхаясь, произнес:
— Свет сияет лишь там, где человек подвергает себя лишениям. Лишения! Вам известно, что это такое?
— Отказ от самого дорогого, — ответил Себастьян.
— Это так, и даже более того: это стремление к освобождению от своей земной природы.
Дютуа-Мембрини замолчал, пытаясь выровнять дыхание. «Слишком много лишений, — подумал Себастьян, — это крайность. Почти самоубийство».
— Я дам вам одну из моих книг о лишениях, — вновь заговорил Дютуа-Мембрини. — Они должны привести к самому Христу…
«Зачем тогда Бог создал человека? — подумал Себастьян. — Чтобы человек отказался от своей человеческой природы?» Ему вспомнились слова Абу Бакра: «Ты смертен, не принимай себя за ангела».
— Умейте же, граф, — я вам сразу об этом сказал, — различать сходство и общность. Первое — это религия тех, кто верует в Иисуса, но не принял его в себя, а второе — это когда Христос завладевает вами!
Он вновь остановился, пытаясь справиться с дыханием.
— Разум, которым мы так гордимся, всего лишь дальний отголосок логоса.
Голос Дютуа-Мембрини прервался. Себастьян был потрясен: ведь именно это он сказал своему сыну несколько недель назад.
— Только один лишь божественный свет поможет нам преодолеть то смятение, что посеяли на земле падшие ангелы, несчастные создания, которые на нашу погибель смешивают небесное и земное.
Охваченный внезапным беспокойством, он взглянул на Себастьяна.
— Вы являетесь другом господина Вольтера, который живет неподалеку отсюда, в Монтрионе?
— Нет, сударь.
— Ну и слава богу. Разум служит этому человеку лишь для того, чтобы смущать и ослеплять души.
Губы Дютуа-Мембрини сжались в тонкую нитку.
— Вы ведь понимаете, по крайней мере, на что претендует вульгарная алхимия. Этот человек — шарлатан, изготавливающий поддельное золото.
Он глубоко вздохнул.
— Можно подумать, у меня и без того мало врагов.
— Каких же?
— Вы разве не знаете? — удивился Дютуа-Мембрини.
— Нет.
— Церковь, — просто ответил Дютуа-Мембрини.
— А мне казалось, что она преследует только масонские ложи.
— Она, без сомнения, полагает, будто я член одной из них.
— У вас много последователей?
— Кое-кто имеется. Они объединяются вокруг нас, графа Фридриха фон Флейшбейна и меня, иногда к нам присоединяется маркиз де Лангальри… Приезжайте в Берлебург, вы сможете присутствовать на собрании внутренних душ, [35] — сказал пастор, наклонившись к Себастьяну.
Внутренние души. Интересно, бывают ли внешние души?
— Но ваши речи, как мне кажется, исполнены самого большого христианского благочестия, святой отец. Отчего же церковь вас преследует? — спросил Себастьян.
35
Дютуа-Мембрини употребил именно это выражение. (Прим. автора.)