Сень
Шрифт:
Но по телевизору не показали ни Лаврентия Павловича, ни Николая Антоновича, ни, тем более, Таню. И еще человек двадцать не показали, в общем никого из собравшихся на очередное совещание в зале Института физики. Причем совещание было вообще не торжественным, а самым что ни на есть рабочим:
— По результатам пробной эксплуатации мы можем сделать вывод, что все внешнее оборудование должно без особых проблем проработать минимум пять лет без перерыва, — доложил товарищ Доллежаль. — И есть определенная уверенность в том, что при необходимости мощность реактора может быть повышена процентов на десять.
— Николай Антонович, нам такая необходимость не потребуется, — спокойно ответил ему Лаврентий Павлович, — для нас главное — это безопасность станции.
— Я имел в виду возможную необходимость уже во время эксплуатации на лодке.
— На лодке, надеюсь, такая необходимость тоже не возникнет, тем более что там безопасная работа реактора еще важнее, ведь в случае аварийной ситуации на внешнюю помощь там рассчитывать крайне проблематично. Но мы сейчас должны рассмотреть другой вопрос: товарища Сталина интересует возможное применение этого реактора в сугубо мирных целях.
— Я против, — подала голос Таня, — в мирных целях такой реактор окажется слишком дорогим. Ведь доводить степень обогащения до двадцати трех процентов на одну загрузку обойдется на порядок дороже, чем обогатить полную загрузку водо-водяного на пятьсот мегаватт электрических.
— Татьяна Васильевна, — поморщился Берия, — товарищ Сталин прекрасно знает все ваши аргументы, но речь идет о другом мирном применении, вами, кстати, и озвученном. В качестве судовых силовых установок на ледоколах, или в качестве энергетических установок на плавучих электростанциях для отдаленных районов Сибири и Дальнего Востока. Ведь разница в этом случае окупается хотя бы тем, что этот реактор перегружать потребуется раз в пять лет, а не каждые восемь месяцев.
— Извините…
— А мне остается лишь согласиться с предложением товарища Сталина, — поспешил ответить Доллежаль, — для таких целей этот реактор будет если не идеальным решением, но довольно выгодным. Вот только…
— Что? — вскинулся Берия.
— При всем уважении к сормовским товарищам я не уверен, что они будут в состоянии делать в год более двух корпусов. У них и сейчас это производство…
— Наколенное, — закончила фразу Таня. — Но это не страшно, строительство завода для серийного производства корпусов реакторов уже находится на заключительной стадии.
— И заключаться оно будет еще года полтора, а то и два, — с нескрываемым ехидством добавил Берия. — К тому же, насколько я помню, там мы собираемся строить корпуса гораздо более мощных реакторов.
— У нас есть предложение по расширению завода имени Орджоникидзе, — снова в обсуждение вопроса вступил Доллежаль. — У них рабочие весьма опытные, в целом с атомной тематикой знакомы, к их оборудованию на здешней станции у нас нет ни малейших претензий.
— И сколько времени потребуется на дооборудование завода? — поинтересовался Берия.
— Если только об изготовлении корпуса реактора идет речь, — снова влезла Таня, — то можно и за год справиться. В крайнем случае я попинаю кого надо… за год управимся.
— Меня всегда восхищал ваш безудержный оптимизм, — усмехнулся Берия. — Вы готовы взяться за руководство модернизацией завода Орджоникидзе?
— Вот еще, глупости какие. Я всего лишь врач… впрочем, давайте поруковожу. Но только в части раздачи пинков.
— Я бы попросил тогда ваши пинки раздать, — Николай Антонович на секунду задумался, — сотрудникам Дубненского отделения ВНИПИ. Она обещали еще в ноябре предоставить систему автоматики для управления реактором, но мы эту систему так и не увидели.
— Лаврентий Павлович, а ведь товарищ Доллежаль вас обидеть хочет.
— Это как?
— А кто мне весной не выделил два десятка математиков? У меня вся аппаратура управления готова, а вот программы… Ими занимались пять молодых женщин, всего пять! И вот трое из них сейчас в декрете. Что делать будем? Можно у Королева математиков отобрать, но тогда у нас с ракетами будет очень грустно.
— В феврале будет выпуск в Московском механическом, мы тебе из него… десять математиков дадим. Ну что смотришь хитрыми глазами? Нет у нас больше специалистов!
— Ну нету так нету. Кстати, в ММИ сейчас тоже вроде реактор строится, исследовательский. Надо там и кафедру управляющей автоматики организовать, пусть и студенты свой посильный вклад внесут.
— А я против, — улыбнулся Доллежаль, — я думаю, никакой кафедры там организовывать не нужно. А нужно организовывать целый факультет!
— Ну хорошо, перейдем к остальным вопросам…
Когда все мероприятия закончились, Берия с Таней отправился на аэродром: он уже привык «нарушать собственные распоряжения», а на претензию Сталина по этому поводу когда-то сказал «если она разобьется, ты все равно меня расстреляешь и будешь прав, так уж лучше я вместе с ней. Но она точно не разобьется» — и Иосиф Виссарионович его по этому поводу больше не пилил. А в самолете Лаврентий Павлович спросил:
— Фея, ты чего такая злая сегодня?
— Да ничего не злая… просто сердитая. На себя сердитая: не учла, что когда у человека новая нога отрастает, она жутко чешется. А человек теперь мучается…
— Ну почешется и переста… ты что, человеку отрастила новую ногу?!
— Ну я же обещала… а удивляться тут нечего, это как раз моя специальность. Я же регенератор…
—…второй категории… вот, значит, чем регенераторы занимаются… Сколько у нас в стране инвалидов?
— Полтора примерно миллиона. И надо починить всех. А до появления нужной техники еще лет пятнадцать-двадцать работать придется…
— А ты как это сделала?
— Ручками… и русскими бабами. Вам точно неинтересно будет.
— Ну… ладно. Сталину сама расскажешь?
— Не о чем еще рассказывать. Пока что-то могу сделать только я — это не повод хвастаться. Вы же не считаете нужным хвастаться, что у вас есть две руки? Вы таким родились, а я такой здесь появилась. Вот когда хотя бы десяток других врачей это делать научатся…
— У тебя есть в доступности тормозуха для хирургов? А то я сегодня ночью после такой новости, боюсь, не засну.