Сеньор Виво и наркобарон
Шрифт:
Рамон секунду разглядывал приятеля, потом невесело усмехнулся:
– Ошибаешься, Эмпедокл, слишком тонко для них. Это означает, что перед тем, как убить, тебе отрубят руки. Думаю, подбросят их в полицейский участок, что избавит меня от необходимости рыскать в поисках, чуешь, дружище? Они отрубят руки, писавшие письма, потом, наверное, помучают тебя чуть посильнее и соорудят галстучек, чтобы ты спокойно истек кровью.
Друзья молча смотрели друг на друга, потом Рамон, приподняв бровь, улыбнулся.
– Карандаш видишь? На нем отпечатки того, кто вложил его в руку. Вот насколько они самоуверенны. Им наплевать, что мы знаем, кто это сделал.
– Ты его арестуешь?
Взгляд Рамона мог бы показаться снисходительным,
– Арестую? Да нет, мы его быстренько пристрелим без лишней волокиты.
По лицу Дионисио было видно, насколько он поражен. Рамон приобнял его за плечи, они прошли пару шагов.
– Вот что я тебе скажу, приятель. Если мы арестуем убийцу, найдутся люди, у которых денег хватит, чтобы подкупить хоть тысячу судей и полицейских и выпустить его по закону. Чтобы не превратиться в продажных тварей, мы таких просто убиваем.
Дионисио собрался возразить, но Рамон вдруг заговорил серьезно:
– Теперь официально таков наш неофициальный метод. Идет гражданская война, здесь другие правила. Если ореол мученика тебя не особо прельщает – не вмешивайся. Хочешь, открою секрет? Полиция и военный флот – единственные относительно неподкупные ведомства в стране. Отныне воюет не армия, а полиция. Мы теперь не только полицейские, еще и солдаты, так что не задавай мне лишней работы, не становись очередной бессмысленной жертвой. Хватай свою гитару, пару книжек и дуй отсюда.
– Нет, Рамон, – ответил Дионисио. – Я упрямый, и меня разозлили. Буду делать, что смогу. Пускай лишь письма в газету.
– Тогда заведи ружье, приятель, и не расставайся с ним.
Перед тем как уехать, Рамон опустил стекло со стороны пассажира и показал на грифов:
– Передай этой парочке, пусть дожидаются на свалке. Тебе, кстати, известно, что осталось от Эмпедокла, когда он прыгнул в вулкан?
Дионисио посмотрел, как Рамон крутит на гвозде отрубленную руку, и ответил:
– Сандалии.
Отъезжая, Рамон подмигнул:
– Будь здоров, Эмпедокл!
8. Как вертолет Заправилы превратился в морозильник
Испанцам, путешествующим по Южной Америке, порой затруднительно купить сливочное масло. Они спрашивают «мантекилью» [5] – в ответ непонимающий взгляд. Испанцы пускаются в объяснения – мол, это намазывают на хлеб, и хозяин лавки говорит: «Ах, так вам «мантека» [6] нужна», а испанец думает, ему предлагают топленое свиное сало, и отвечает: «Нет, не то». Беседа продолжается, все больше запутывается, пока хозяин не приносит масло и не говорит: «Вот мантека, у нас это намазывают на хлеб». Испанец недоверчиво разглядывает продукт: тускло-белый, на вид скорее топленый жир, но твердый, как сливочное масло. Весьма загадочно. Испанец покупает вещество, опасливо намазывает на хлеб и обнаруживает, что вкус совсем недурен – нечто среднее между топленым салом и маслом.
5
Сливочное масло (исп.).
6
Животный жир (исп.).
Испанец становится жертвой истории слова. В прежние времена молочный скот почти не разводили, и на хлеб мазался топленый жир. Затем постепенно появились стада, и люди начали торговать маслом. Но к тому времени уже произошло вот что: во-первых, слово «мантекилья» забылось и то, что мажут на хлеб, всегда называлось «мантека»; во-вторых, люди полюбили вкус топленого сала и масло готовили так, чтобы оно напоминало жир.
Необычные изменения претерпело
7
Синкретический культ латиноамериканских негров, сочетающий африканские и католические элементы.
Но теперь слово «падрино» означает «наркобарон», кокаиновый царек, вроде Заправилы, мафиозный «крестный отец». Значение «крестной матери» не изменилось, «крестника» или «крестницы» – тоже: к глубинам зла устремляются одни мужчины. Как ни печально, слово «компадре», прежде означавшее ближайшего, самого дорогого друга, кому доверялось сокровенное, теперь часто употребляется в значении «подельник» – человек, не заслуживающий и крохи доверия.
Заправила был падрино в новом значении слова – человек, который ни у кого не вызывает симпатий, доверия или уважения, – и подумывал захватить идиллический город Кочадебахо де лос Гатос. Он хотел укоротить пути поставки наркотиков, затруднить полиции преследование и перебраться в место, всем в округе известное, однако не нанесенное на штабные карты сухопутных и воздушных сил.
Первым вертолет увидел Серхио. Он поранил руку и шел домой: собирался заарканить лошадь на высокогорье, но лассо зацепило ее переднюю ногу. Лошадь понеслась, и не успел Серхио выпустить веревку, как она, вжикнув, содрала кожу с ладони. Когда Серхио добрался до города, вертолет уже приземлился во дворике перед Дворцом Богов и двое прилетевших вышагивали по улицам, обрабатывая население.
Каждому встречному они совали в руки толстые пачки тысячепесовых банкнот. Вскоре народ валом повалил из домов, дабы воспользоваться столь неожиданной щедростью. Все толкались, пихались, наступали друг другу на ноги и галдели.
– Вот приедет Заправила и даст еще больше, – говорили эти двое. – Погодите, сами увидите. Вы все разбогатеете, а это он вам так показывает, каким будет падрино, как станет о вас заботиться.
Кое-кто кричал: «Да здравствует Заправила!» – даже не зная, кто это такой.
Серхио видел, как Хекторо благоразумно забрал свою пачку и отъехал в сторону, откуда с растущим презрением наблюдал свалку. Хекторо щурился от едкого дыма своей сигары, плотно сжатые губы кривились, опускались уголки рта. Верхом он как никогда походил на конкистадора: черная борода, лицо испанского аристократа, черная перчатка на руке, держащей поводья. Может, раздумывал Хекторо, вытащить из кобуры револьвер, отобрать деньги у хлыщеватых типов и самому раздать людям, а этой парочке приказать, чтобы убиралась восвояси. Отсутствие достоинства в этом столпотворении его оскорбляло.
Тут к нему подошла Ремедиос. Как в партизанские деньки, она по-прежнему носила форму цвета хаки и не расставалась с «Калашниковым».
– Хекторо, – позвала она.
– Ну? – Тот, по обыкновению, был немногословен, как и полагается мужчине.
– Мне уже приходилось такое видеть. Так поступают наркодельцы, когда хотят захватить место. Приведи Мисаэля, Хосе и Педро, надо что-то делать.
Хекторо вскинул голову и еще больше нахмурился.
– Ты же знаешь, я не подчиняюсь приказам женщины.