Сенсация по заказу
Шрифт:
— Ты думаешь?
— Нинка, ты экстравертный тип личности? — спросила мать.
— Это как? — заинтересовалось чадо.
— Всегда открытая, жизнерадостная, душа любой компании?
Чадо подумало и сказало:
— Не любой.
— Значит, гены, — сокрушенно констатировала Ирина. — Вот так-то, все равно во всем и всегда изначально виноваты родители… Или родители родителей.
— Да я серьезно говорю! Там папин двойник работает!
Ирина потянулась.
— Посмотреть, что ли, на этого клона? — пробормотала она.
— Я с тобой, — вызвалась
— Давай уж две, — резюмировала хранительница очага.
Курочку они не купили, ни одну, ни две, потому что при виде продавца остолбенели и обо всем забыли. Ирине стало неловко, и она толкала Нинку, чтобы та отошла подальше и не так пялилась.
Сходство было потрясающим. Совпадали рост, телосложение, цвет волос и даже отчасти — черты лица, если только смотреть в профиль. Анфас разница была видна отчетливо, но все же это было удивительно.
— Я слышала, что у каждого человека есть двойник, — сказала Ирина. — Где-то… Слушай, Нин, а ведь он помоложе нашего папки будет!
— Пошли домой, — скомандовала Нинка.
В антикварной лавке на пол упали два человека. Один, неподвижный, с дыркой во лбу, был Шляпников, второй — Смагин, зажимающий руками живот. Хозяин, Дудник, пригнулся за стойку.
— В машину! — закричал ему Турецкий. — Помогай!
Через несколько минут Смагин лежал на заднем сиденье «Волги». И он сам, и сиденье были залиты кровью. Турецкий одной рукой крутил руль и мчался, виляя в потоке машин и отчаянно сигналя. Второй рукой, перегнувшись назад, он прижимал к животу Сма-гина сорванную с себя рубашку. Она была изначально красного цвета, поэтому Турецкий не понимал, идет еще кровь или нет. Турецкий уже вызвал «скорую», и она предположительно ехала к ним навстречу.
— Что ж ты, дурак, за мной поперся?! — ругался Турецкий. — Вот дурак-то?! Ну ду-дурак же… — Других слов в голову почему-то не приходило.
— А я… такси… и следом… сразу все понял… — Кровь пузырилась у Смагина на улыбающихся губах. — Красная, — сказал он. — Страшно… Умираю, да?
— Не говори ерунды.
— Я это чувствую.
— Ты уже умирал?! Смагин застонал. Турецкий закричал на него:
— Я спрашиваю, ты уже умирал? Твою мать! Дурак несчастный! Ну зачем?! Умирал?! Говори!!!
— Нет еще… ни разу… Только больно очень… Турецкий сказал поспокойней:
— Раны в колено или в живот — это самые болезненные раны, понял? Но никто еще от них сразу не окочурился. Ты будешь жить. Понял? Ты же бегун, черт побери, ты должен продержаться!
— Продержаться…
— Правильно, цепляйся за все подряд, цепляйся за мои слова, парень, только не отключайся. Ты же стайер, ты не врач, правильно?!
— Стайер…
— Так, значит, ты признаешь, что ни хрена в этом не понимаешь! Тогда, если ты закончил высказывать свою точку зрения, лежи спокойно и слушай новости. Я привезу тебя на место, найдем врача, врач тебя заштопает, и все будет в порядке. Теперь говори: все будет в порядке. Говори, Олежка, все будет в порядке! — Турецкий в отчаянии ударил по рулю. — Говори же: все будет в порядке!
— … В по…рядке…
— Молодец, — сказал Турецкий. — Ты молодец. Просто молодчага.
— В сборную не попал, — прошептал Смагин. И перестал дышать.
Турецкий посмотрел на него, вытер рукой лоб, оставляя на нем длинный кровавый след, и остановил машину. Почти сразу же подъехала «скорая».
— Где он?! — закричал не то врач, не то санитар.
Турецкий вышел из машины и молча побрел. В центре города при ярком свете уличного освещения казалось, что уже наступила глубокая ночь. Турецкий увидел темно-синее, но еще беззвездное небо.
Глава семнадцатая
Было воскресенье. Турецкий торчал на кухне. Занимался самообразованием.
Из комнаты раздался голос Ирины:
— Саш, посмотри-ка…
— Я работаю, — отозвался Турецкий, срезая мякоть с куриных окорочков и нарезая их кусочками три на четыре. Турецкий планировал кабуки (мариновать один час, жарить во фритюре до золотистого цвета).
Жена прошла на кухню, молча взяла его за руку и отвела в комнату.
— Ну что такое? — ворчал Александр Борисович. — Не может подождать?
— Не может! Посмотри в окно.
Турецкий посмотрел. Машинально поискал полотенце, вспомнил, что оно в гостиной, и вытер руки об и так уже грязные джинсы.
— Давно?
— Не знаю. Я только сейчас увидела. Выглянула случайно и…
Возле машины Турецкого терлись два каких-то подозрительных типа. Собственно, подозрительными их можно было назвать только исходя из того, что они делали. Двое мужчин, один лет тридцати, в бейсболке и дымчатых очках, другой постарше, ничем не примечательной наружности. Тот, что моложе, заглядывал в салон. Второй курил рядом, делал вид, что он тут ни при чем, но то, что мужики были вместе, у Турецкого сомнений не вызывало. Они и ушли вместе.
— Он еще под днище заглядывал и капот рукой задел…
— Задел или пытался открыть? — уточнил Турецкий.
— Я… не знаю, — растерянно сказала жена. Турецкий потянулся за сигаретой, хотя в квартире
обычно не курил. Ирина ничего на это не сказала, смотрела на мужа и не замечала, что он курит.
— Саш, что это, а? — спросила она с надеждой, что, может быть, он сейчас объяснит, что это какието его знакомые, что это шутка, и все само собой устаканится, и вернется беспечное воскресное настроение…
— Не знаю, — сказал Турецкий, почти сразу потушив сигарету. — Но узнаю. Может, просто угонщики примериваются.
Муж с женой еще раз посмотрели друг на друга и подумали об одном и том же. Турецкий сказал: «Может, просто угонщики примериваются». Просто угонщики. Потенциальные угонщики уже воспринимаются как благо небесное. Дожили…
Турецкий вспомнил, как Меркулов после отъезда из Генпрокуратуры Шляпникова задавал вопрос: не случалось ли с Турецким за последнее время чего-либо странного?… Еще вспомнил Грязнова-старшего с его предложением организовать охрану…