Сент-Женевьев-де-Буа

Юденич Марина

Он вступил на монастырский двор, но далее не смог сделать ни шагу.

Картина, открывшаяся ему здесь, на несколько секунд, а может и минут, парализовала его сознание и волю. И даже вопль, исполненный животного ужаса испустил несчастный пастух несколько позже, в первые же мгновенья горло его, как и все тело сковал спазм ужаса.

Сначала ему показалось что пустынный обычно, уютный и почти обжитой им с начала сезонной работы монастырский двор буквально усыпан человеческими телами, как поле битвы, виденное на какой-то картинке в школьном учебнике истории, которая почему-то именно сейчас всплыла в памяти В следующую минуту, он решил, что ошибся и люди, которые не подавая признаков жизни лежали на земле, просто крепко свят, не реагируя ни на яркие лучи утреннего солнца, ни на шум производимый за стеной рогатыми питомцами Савелия. Но сразу же эта мысль была им отвергнута, потому что позы людей разбросанных, а именно это слово приходило на ум даже при беглом взгляде на их тела, по монастырскому двору подтверждали первое, страшное его предположение — они были мертвы Теперь он разглядел и даже сосчитал число покойников — семеро их было Семь трупов — в этом он уже нисколько не сомневался, хотя ни крови, ни каких-либо заметных издали ран на телах видно не было Когда через час с небольшим, обливаясь потом и задыхаясь от стремительного бега, Савелий ворвался в станицу, люди решили сначала, что запойного пастуха настигла-таки белая горячка. Он почти не мог говорить, а только дико вращал белыми от ужаса глазами и выкрикивал единственную, странную и страшную фразу: " Мертвецы! Мертвецы там! Мертвецы! " Одно только это зрелище бросало людей в оторопь На самом деле, все оказалось еще страшнее и непонятнее На монастырском дворе обнаружено было семь человеческих тел без признаков жизни, но и без видимых следов насилия Очевидно смерть настигла их всех внезапно и одновременно, на тех местах, где находились они в роковую минуту в тех позах и за теми занятиями, которым предавались Выходило так, что четверо из них, в последние минуты, а скорее и

часы своей жизни были заняты тем, что откапывали зачем-то старый монастырский колодец В них рабочие местной железнодорожной станции опознали впоследствии четырех бомжей, спрыгнувших накануне с открытой платформы одного из редких теперь товарных составов и несколько дней околачивавшихся на станции в ожидании каких-нибудь заработков С последней в своей жизни работой бродяги, похоже, справились, хотя далось им это скорее всего нелегко — много лет назад кто-то очень сильно старался, чтобы шахта глубокого монастырского колодца, навеки вечные стала недоступной для представителей рода человеческого Ее наглухо заколотили толстыми просмоленными досками, для верности уложив их в несколько рядов, но и этого показалось тогда недостаточным — дощатый настил тщательно завалили сверху большими тяжелыми камнями-валунами, которых не так уж и много было разбросано, Бог весть с каких доисторических времен, по степи. Собрать такое количество камней и доставить их на монастырский двор было делом наверняка очень и очень хлопотным, но тот кто так истово пытался стереть с лица земли как будто и память саму о старом колодце, сил и времени не жалел Однако — напрасно И ста лет не прошло, как кому-то вздумалось положить тоже немало времени и сил, чтобы добиться обратного — вернуть древний источник влаги в его первозданное состояние И это удалось. Освобожденный из-под рукотворного завала колодец — зиял теперь глубоким черным провалом, в глубине которого гулко плескалась вода Трупы бродяг обнаружены были рядом с ним, в руках одного из них все еще была зажата маленькая саперная лопатка Складывалось впечатление, что они были отброшены от расчищенного провала каким-то мощным ударом, наподобие взрывной волны, неожиданно и стремительно вырвавшейся из земных недр. Что-то такое заключалось в этой неведомой и необъяснимой волне, что несчастные тут же на мете лишились жизни, хотя и при ближайшем рассмотрении и даже после вскрытия тел судебными медиками никаких повреждений ни внешних, ни внутренних органов их обнаружено не было Не приходилось говорить и о каком-либо отравлении — это эксперты утверждали категорически Трое других погибших, по всей видимости были теми, кто нанял бодяг для раскопок колодца Очевидно, что все время пока те, растаскивали валуны и разбивали дощатый настил, они наблюдали за их работой, комфортно устроившись в тени одной из уцелевших построек. Из обнаруженного здесь же автомобиля, были извлечены кожаные сидения, на которых те трое и расположилась, потягивая ледяную минеральную воду, предусмотрительно запасенную в холодильнике, установленном в багажнике джипа Когда работа была завершена и последняя доска отлетела в сторону, освобождая глубокий темный створ шахты колодца, заказчики, похоже, поднялись со своих мест, чтобы поближе рассмотреть его глубины. Однако сделать этого не успели Та же неведомая сила, что повергла на землю и лишила жизни нанятых ими бродяг, навзничь опрокинула и их тела. Создавалось то же ощущение стремительного и страшного удара, отшвырнувшего людей от черного провала и мгновенно лишившего их жизни Лица всех погибших выражали лишь одно — безмерное, граничащее с потрясением изумление Никто из них не успел испугаться Очевидно, что все произошло слишком быстро.

Время их загадочной и от того еще более страшной смерти экспертиза называла более или менее точно — около полуночи Поэтому, не тронутые разящими солнечными лучами, тела сохранились достаточно хорошо, неизбежное тление не успело еще овладеть ими окончательно и безраздельно.

Было еще одно обстоятельство, установленное следствием практически мгновенно — почти всеми прибывшими на место оперативниками без труда был опознан один из погибших — мелкий бандит из местных — Васька Орлов, гордо носивший с недавних пор красивую и громкую, явно не по чину, кличку Граф Это было все, из того, что стало доподлинно известно об этой жуткой истории. И не было ни малейшего основания полагать что следствию, кто бы и с какими полномочиями его не возглавил, удастся выяснить еще что-нибудь существенное Эта мысль в той или иной форме посетила пожалуй всех, кто по долгу службы побывал этим днем на месте трагедии и каждый решил про себя, что с этим придется смириться Но был некто, кто думал совершенно иначе.

Оставшись одна княжна Ольга, совершенно без сил опустилась в одно из глубоких кресел, коими огромная парадная гостиная дома фон Палленов была заставлена во множестве Из нее будто враз вынули некий прямой и прочный стержень, который держал ее всю и физически, и душевно, помогая спине оставаться прямой, а лицу, как и подобало сану, бесстрастным Теперь она заплакала, наконец, горько и как-то по-детски, не вытирая слез и не закрывая лица Слезы просто обильно ручьями, катились из глаз и она только тихо всхлипывала, втягивая в себя воздух для поддержания дыхания, руки же безвольно распластались на ручках кресла и пошевелить даже кончиками пальцев не было сил Надо сказать, что возвращение после стольких лет разлуки в стены этого дома, сотворило с ней разительную и не сказать чтобы очень обрадовавшую ее перемену Она вдруг, словно и не было тридцати лет монастырского затворничества, снова ощутила себя княжной Ольгой Долгорукой.

И то, что прислуга, из старых, помнящих ее в мирской жизни, и доктор Бузин, и один из старинных семейных адвокатов, и несколько подруг несчастной сестры, обращались к ней именно так ни сколько не резало ей слух, более того про себя она и сама начала называть себя мирским именем Сейчас для нее это было плохо и совершенно не ко времени, потому что вместе с именем матери Софьи, отошли куда-то в сторону и почти оставили ее суровая воля и непоколебимая, почти истовая вера, коими знаменита была игуменья, к которой все без исключения, знавшие ее люди, совершенно разные: принадлежавшие к разным сословиям, независимо от степени богатства или, напротив, бедности, облаченные многими знаниями и высокообразованные и, наоборот, не знающие грамоты вовсе испытывали глубокое почтение и нечто, близкое к чувству благоговейного страха.

Нельзя было сказать, что вера ее в Господа, глубоко осознанная и искренняя, подкрепленная тридцатью с лишним годами монашества, оказалась теперь пошатнувшеюся или затуманили ясную душу и рассудок матери Софьи какие-либо, даже смутные, в этой части сомнения. Напротив, обрушившееся на нее внезапно столь страшное несчастие, восприняла она с истинно христианским смирением, не ропща и не усомнившись в том, что такова было воля Господа и ее необходимо принять, как бы тяжко и страшно не было Но выбор, предоставленный провидением оказался мучительным. Вот здесь-то и возобладала в ней княжна Ольга, мягко, но решительно весьма отстранив от принятия решения игуменью Софью. Та же, без сомнения, бы поступила бы совершенно иначе Дело в том, что мать Софья почти уверена была в совершенно осознанной вине племянницы, ни секунды не разделяя версии о ее помешательстве Более того, в том, что произошло в доме сестры она усматривала, а скорее всего чувствовала некую подоплеку, необъяснимую и невыразимую словами, но еще более ужасную, нежели то что было явлено в действительности Это тревожило ее душу, привыкшую в степной глуши к простой ясности окружающего мира и покою Она пыталась молиться, не мысли постоянно переключались на мирское и обращенные к Господу, привычные слова не отзывались, как должно, в душе Было еще нечто, что лишало мать Софью светлого и тихого покоя, которым в ту пору уже наградил ее душу Господь. Воспоминания. Казалось прошлое, отдаленное тридцатью годами смиренного монашества должно было безвозвратно раствориться в вечности, с тем чтобы никогда уже не напоминать о себе даже мимолетными воспоминаниями, но это оказалось не так. Теперь переживала она как бы две трагедии сразу. И ту, сегодняшнюю, что разыгралась в доме сестры.

И еще одну — давнишнюю, памятную теперь похоже только ей одной, да еще старому доктору Бузину, который впрочем вида не подавал, а может и впрямь забыл обо всем по старости собственных лет и в силу давности произошедшего Дело было в том, что внезапное и необъяснимое для всех решение юной, но имевшей уже все основания в скором времени войти в число первых красавиц северной столицы, княжны Долгорукой, принять постриг, на самом деле имело основание серьезное и даже трагическое Будучи от рождения, в отличие от тихой, пугливой и, если уж откровенно — недалекой сестры своей Нины, девицей весьма образованной, решительной и даже отчаянной, княжна Ольга, в ранней совсем юности увлеклась витавшими в ту пору в воздухе политическими идеями, чрезвычайно популярными в разночинной среде, но совершенно недопустимыми для девицы, принадлежащей к одной из самых блестящих и знатных семей империи Тайно от всех, пускаясь на всяческие хитрости и уловки, она стала находить время и возможности для посещения некоего политического, дискуссионного впрочем всего лишь, кружка, где находила своим идеям и подтверждение, и единомышленников Все это могло кончиться весьма безобидно. Живой как ртуть, деятельно княжне Ольге не могли в скором времени не наскучить бесконечные пустые словопрения и она постепенно остыла бы и к своим политическим увлечениям и к самому кружку, либо подоспело бы неизбежное в ее годы, при ее внешности, положении и состоянии замужество, и ей стало бы просто не до философских рассуждений События могли принять и другой, менее безобидный оборот — идеи овладели бы княжной безраздельно и, следуя примеру прочих своих единомышленников, она отправилась бы « в народ» — учительствовать, врачевать или благодетельствовать его, каким другим доступные ей способом Но все сложилась куда хуже. Княжна влюбилась. Избранником юной блистательной аристократки оказался человек совершенно неприметный и даже неприятной наружности — был он чрезвычайно мал ростом, узок в плечах и щупл, так, что издали казался мальчиком-подростком, лицо имел совершенно обыкновенное, невыразительное,

покрытое к тому же глубокими, не по летам, морщинами Единственное, что могло запомнится в его внешности — были глаза, но и они привлекали не красотой, а скорее неестественным своим цветом — были серыми, но такого светлого оттенка, что чаще казались пугающе белыми Человек это был однако популярен и даже знаменит в среде сторонников новых политических идей смелостью, а порой и дерзостью своих мыслей. Отличался он, к тому же, блестящими ораторскими способностями, голос имел удивительно несообразный со внешностью — густой и завораживающе глубокий Ходили слухи об участии его в каких-то тайных и рискованных революционных акциях, о которых никто, разумеется, толком ничего не знал, но все говорили шепотом и крайне почтительно Княжна влюбилась в него со всею отчаянной страстностью своей пылкой натуры. Далее все произошло стремительно и последствия имело самые трагические — княжна оказалась беременною К тому же сложилось так, что именно тогда, когда обстоятельство это стало очевидным, предмет ее страсти и отец будущего ребенка вынужден был скрыться от преследований полиции за границу и более о нем она никогда не получала никаких известий Скандал попытались замять и это почти удалось — княжна была спешно отправлена в одно из отдаленных имений, причину чего знали только родители, да молодой тогда семейный доктор. Даже сестре Нине ничего было неизвестно Там, в старинном родовом поместье ей предстояло перенести тяжелые мучительные роды и произвести на свет мертвого младенца — девочку Когда здоровье ее чуть-чуть поправилось, решено было вернуть княжну в Петербург и немедленно выдать замуж, благо подходящая партия найдена была без труда Однако именно тут снова дал себя знать своевольный нрав юной женщины Ни помогли ни слезы и обмороки княгини-матери, ни гнев и угрозы отца — восемнадцатилетняя княжна Ольга решительно и бесповоротно отвергла мирскую жизнь и спешно приняла послушание, а затем и постриг в отдаленной степной обители. С той поры минуло более тридцати лет, но оказалось она помнит все до мельчайших подробностей и каждая из них также мучительна и невыносима ей, как и прежде.

Короткие и унылые петербургские сумерки бесшумно вползли в комнату сине-лиловым сумраком и горничная, тихо приоткрыв дверь, оторвала ее от воспоминаний вопросом, не зажечь ли свет и не подать ли чаю — было как раз время. От чая она отказалась и тяжело поднявшись из кресла, направилась в комнату Ирэн проведать ее, хотя, по заверению врачей, спать она теперь должна была как минимум до утра Так и было — племянница пребывала в состоянии глубокого сна, не переменив даже позы, в которой они оставили ее несколько часов назад В комнате было совсем уже темно — лиловые сумерки стремительно перетекали в холодный и сырой вечер, к тому же плотно задернуты были тяжелые шторы на высоких окнах и мать Софья необходимым сочла зажечь маленький ночник в форме цветка лотоса у изголовья кровати Ирэн по прежнему оставалась неподвижна и дышала легко и тихо, так, что тетка должна была близко склониться к ее лицу, чтобы поймать это легкое дыхание Племянница вызывала в ней странное чувство С одной стороны, посвященная старым доктором, для которого похоже не было тайн в семье фон Палленов, как и ранее в семье князей Долгоруких, в подробности ее бурной греховной жизни, пагубной наркотической привязанности, в те жуткие истории, которые рассказывали о ней в свете, мать Софья не могла испытывать ничего, кроме омерзения, стыда и тяжелой скорби от того, что единственная оставшаяся в живых близкая ее родственница столь глубоко порочна Возможно все это и питало ее абсолютную уверенность в том, что Ирэн единственно виновна в смерти брата, павшего именно от ее руки В то же время, от одного только взгляда на хрупкую, почти детскую фигурку племянницы, ее нежное, прозрачное фарфоровое будто лицо, от беспомощного, полного животного ужаса выражения ее необычных фиалковых глаз, сердце игуменьи сжималось, охваченное великой жалостью и такой огромной любовью, что она с трудом сдерживала слезы, коих не ведала уже многие годы, живя в покое и ясном душевном равновесии. Кто-то из прислуги осмелился произнести это вслух, но даже если бы этого утверждения и не прозвучало, мать Софья и без того, с первого взгляда на находящуюся тогда в беспамятстве Ирэн поняла, что та удивительно похожа на нее в молодости Разумеется, некое сходство было в молодые годы у них с сестрой Ниной — матерью Ирэн, но разметавшаяся на постели девушка была точной копией именно юной княжны Ольги. Как и та в свое время, она была не просто очень хороша, но и совершенно необычна в своей красоте Когда же, ненадолго придя в себя, Ирэн заговорила, мать Софья, поражена была еще более — у племянницы был ее голос — низкий и слегка хрипловатый, такого не было ни у кого в их семье и отец шутил иногда по поводу проезжего цыгана, вызывая бурное негодование княгини — матери. Разными у них были лишь глаза Когда-то, юная Ольга, поражала воображение своих многочисленных поклонников прозрачной ледяной синевой своих огромных глаз Глядя в них, казалось, что хрупкое морозное зимнее небо погожим солнечным днем вдруг раскололось, словно оброненное молодицей зеркальце, на мелкие частицы и осколки его мерцают теперь под густыми темными ресницами княжны Ольги Создавая образ Ирэн, природа пошла еще дальше, наделив ее глазами совершенно небывалого у людей — яркого фиолетового цвета, от чего красота юной баронессы фон Паллен казалась и вовсе уж неземной.

Мягкий, желтоватый, словно топленое молоко свет ночника, разбавил сумрак комнаты и мать Софья огляделась вокруг, словно пытаясь лучше понять душу племянницы, разглядев как следует предметы, ее окружающие Поверх китайской ширмы, скрывающей за собой большой зеркальный туалет, уставленный множеством безделушек, склянок и флаконов, наброшено было, снятое с Ирэн в тот роковое утро, да так и не убранное прислугой вечернее платье, в котором встречала она новый год, Здесь же валялись атласные в тон платью вечерние туфельки расшитые бисером На туалетном столе лежали драгоценности, бывшие на ней в ту ночь и почему-то не тронутые грабителями Мать Софья задумчиво разглядывала их, беря в руки поочередно и испытывая при этом какую-то смутную, необъяснимую еще тревогу Блистательную красу Ирэн в новогоднюю ночь подчеркнуть призван был роскошный бриллиантовый гарнитур, состоящий из тяжелого струящегося гирляндой драгоценных камней колье, таких же серег, браслета и кольца Еще два кольца не относились к гарнитуру, но вполне гармонировали с ним И только диадема, темного старинного золота, напоминающая формой маленькую корону, сплошь усыпанную крупными и необычайно темными рубинами, в тщательно продуманный и безупречный, с точки зрения стиля, наряд Ирэн явно не вписывалась Тридцать с лишним лет мать Софья не носила ничего, кроме строгого одеяния монахини, но прежде, она, как и племянница, была блестящей светской красавицей, обладающей безупречным, отточенным поколениями вкусом Одного взгляда на вечерний наряд Ирэн и те драгоценности, которые подобраны были к нему, княжне Ольге было достаточно, чтобы безоговорочно решить — старинную диадему она сама никогда не надела бы в комплекте с ними Но столь же абсолютно была уверена она в том, что этого не сделала бы и ее племянница, молодая баронесса фон Паллен В мягком приглушенном свете ночника рубины в диадеме казались совсем черными и лишь когда, мать Софья, повернула украшение в руках так, что на него упал слабый луч света, они вдруг наполнились им и вспыхнули густым темно — красным мерцанием, словно ожили в них и затрепетали крупные капли запекшейся крови Дверь в комнату бесшумно отворилась, но и этого слабого звука достаточно было, чтобы мать Софья испуганно вздрогнула и едва не уронила диадему на ковер Боясь потревожить спящую, горничная знаками попросила ее выйти и в коридоре полушепотом испуганно сообщила:

— Они опять прибыли и настоятельно просят ваше сиятельство принять — Кто прибыл, говори толком?

— Господин Хныков, сказывают, судебный следователь Те, что были давече, утром — Господи, я же обещала, что пошлю за ним… Что же он? Ну, впрочем, проси Хныков снова, как и утром, возник на пороге гостиной с выражением крайней вины своей за новое не прошенное вторжение, но мать Софья, к которой с появлением постороннего человека снова вернулось холодное спокойствие и невозмутимость, сухо довольно прервала его извинения и попросила быстрее изложить дело — Дело, собственно, заключается в следующем Следствие имеет теперь основания полагать, что за несколько часов до прибытия домой, их сиятельства находились в доме некоего господина Рысева, известного некоторым образом сочинителя Имеется также предположение, что господин Рысев, и был один из тех двоих, что сопровождали их сиятельства по возвращении домой Так вот теперь, мы располагаем фотографическим портретом этого господина и нижайшая просьба моя заключается в том, чтобы когда ее сиятельство баронесса фон Паллен, придет окончательно в себя…

— Хорошо, господин Хныков, просьба ваша мне понятна вполне Давайте сюда портрет, я покажу его племяннице, если доктора не будут возражать Хныков, согнувшись в почтительном полупоклоне и мелко перебирая ногами приблизился к матери Софье и бережно вложил в протянутую ею руку небольшой квадрат плотного картона Она взглянула на фотографию, и Хныков вынужден был на несколько мгновений оставить свою вкрадчивую почтительность, для того чтобы решительно подхватить пошатнувшуюся и едва не рухнувшую на пол женщину Сознание однако не покинуло мать Софью и едва Хныков усадил ее в кресло, она слабым голосом, но решительно весьма поблагодарила его и велела оставить ее одну Когда дверь за смешавшимся окончательно следователем затворилась, она еще раз поднесла к лицу фотографию, которую, даже теряя сознание не выпустила из рук Молодой человек, запечатленный на ней, конечно, не мог быть ей знаком, но сходство его с тем, кто тридцать лет назад вторгся в жизнь княжны Ольги Долгорукой, перевернув ее столь неожиданно и карддинально, было потрясающим Разжав, наконец, сведенный судорогой пальцы и выронив портрет на пол, мать Софья сползла с низкого кресла и здесь же подле него встала на колени, причем и это движение далось ей с трудом, тело казалось чужим и словно отказывалось подчиняться сознанию Она начла молиться взволнованно и страстно, с горячностью, какой давно уже не обращалась к Господу и ей удалось наконец, впервые с той поры как переступила она порог этого дома, предавшись молитве, отрешиться от всех навалившихся на нее теперь мирских проблем Спустя несколько дней, наскоро собравшись и поручив распорядиться огромным состоянием племянницы адвокатам, поверенным в дела семьи, мать Софья покинула Петербург, увозя с собой, молодую баронессу фон Паллен, душевное состояние которой оправдало худшие ожидания врачей — она совершенно помутилась рассудком.