Сент-Женевьев-де-Буа

Юденич Марина

Последний поезд из Парижа подошел к перрону маленькой железнодорожной станции около девяти часов вечера, но сумерки были не по вечернему теплы и прозрачны Здесь все было совсем иное, чем в Париже и совершенно такое же как во всех маленьких приморских городах — и теплый влажный воздух, пропитанный дыханием океана — запахом морской воды и рыбы, и мерцающие огни яхт и маленьких рыбачьих суденышек у причала, и маленькие рыбные ресторанчики, столики которых, занятые шумными компаниями были выставлены едва ни не проезжую часть, так, что из окна машины легко можно было разглядеть горы креветок, устриц, мидий и прочей морской живности, выложенные на огромные блюда заполненные мелко крошеным льдом, глубокие тарелки с крупными черными неочищенными мидиями, напоминающими огромных майских жуков, плавающих в густом ароматном соусе, огромных нежно-розовых омаров Вся эта закуска в сумасшедшем количестве поглощалась посетителями ресторанчиков под холодное кисловатое белое вино, произведенное здесь же на виноградниках Нормандии Такси, присланное из отеля «Рояль», одного из двух самых респектабельных отелей аристократического Довиля, неспешно прокатило их по улицам сразу двух, разделенных лишь нешироким мостом, приморских городков — Довиля и Трувиля и очень скоро, торжественно, а именно так требовалось въезжать сюда — выкатилось на главную набережную курортного Довиля, вдоль которой тянулась череда роскошных старинной постройки вилл, отделенных от берега океана узкой полоской пляжа и лентой шоссе, разделенной на две встречные полосы широким зеленым газоном Она и должна была согласиться ехать именно в Довиль Эта мысль посетила Дмитрия Полякова столь же неожиданно и вроде бы взявшись из ниоткуда, как и большинство мыслей, которые совершенно хаотически роились его голове все последнее время, мало напоминая стройные ряды подчиненных железной логике образов и понятий, коими заполнено было его сознание ранее, на протяжении едва ли не всех сорока лет минувшей жизни Впрочем последние пару часов, в поезде и сейчас в такси она молчала, впав по обыкновению в меланхолическую апатию, и он имел возможность поразмышлять над каким-нибудь из посетивших вдруг его сознание образов, поймав его, словно аквариумную рыбку

за хвост и выдернув из общего сонма Довиль нравился ему своей аристократической обветшалостью — здесь все было слегка запущено как в старинном родовом поместье, чуть-чуть тронуто паутиной времени — и архитектура роскошных некогда вилл, и имена их владельцев, титулы и многочисленные «де» предшествующие фамилиям, которые едва умещались на стандартного размера визитных карточках и казалось списаны были со страниц романов Дюма, и потертый слегка пурпурный бархат диванов и кресел в отеле « Рояль», и розовый «Ролс-Ройс» — кабриолет образца 1963 года на у входа в знаменитое казино Здесь словно не желали замечать модных нововведений Киберона и Биоритца, и упрямо не пускали американцев с их «Хилтонами» и « Мак-Дональдсами», здесь не очень-то жаловали нуворишей и похоже предпочитали благородную старость крикливой суетной молодости Конечно, во всех этих его ощущениях было некоторое преувеличение. Но он был снобом, ему хотелось, чтобы это было так и ему нравилось, что это так или почти так в действительности Это было в нем от бабушки, тут все было понятно Но почему Довиль так подходил ей? Он попытался анализировать, но ответ снова, как и давешнее неожиданное решение ехать на знаменитое кладбище, подсказала бабушка, словно дотянувшись неведомым и необъясним образом до него сегодняшнего из своего небытия Это снова была строчка из романса, который она пела часто, там что — то такое было про Мэри Пикфорд знаменитую в пору бабушкиной молодости американскую актрису Он вспомнил строки: " Ты ведь не из жизни, звонкой и кипящей… " И это было как нельзя более точное подходило к Ирэн. Странная женщина, вдруг так властно поработившая его, парализовав практически твердую, как всегда полагал он, волю, была и вправду вроде бы не из жизни, ей не было места на кипящих потоками энергии людей и механизмов улицах Парижа И ей конечно же подходил дряхлеющий, слегка тронутый уже тленом разрушения и забвения Довиль Да, она могла согласиться ехать только в Довиль А он? Радовался ли он этому согласию? Как представлял себе время, которое они проведут здесь вместе? И сколько собственно отмерено этого времени? И кем? Вопросы эти оставались без ответа, да он и не задавался ими даже про себя Решения теперь принимал не он. Он подчинялся. И когда она была рядом, его это почти устраивало. Протест, бунт, ярость, отчаяние от собственного бессилия захлестывали его как только они расставались, пусть и на считанные минуты, когда в вагоне она выходила в туалет Тогда он готов был трусливо бежать, сорвать стоп-кран, спрыгнуть на ходу, спрятаться в багажном отделении соседнего вагона — словом, совершить что угодно, только бы остаться одному Но она возвращалась — и он искренне удивлялся только что посетившим его мыслям и странным весьма своим намерениям В роскошном, величественном, и наверняка оставшимся неизменным с той поры как его задумал и создал основатель целой сети знаменитых теперь на весь мир отелей и казино на побережье Франции — старик Люсьен Барье, отец нынешней владелицы отеля, их встретили как и должны были встретить здесь — будто именно им принадлежал весь этот внушительных размеров особняк и не отель вовсе, а старинный фамильный замок, под отчий кров которого после долгих лет отсутствия возвращаются они — законные и почитаемые наследники.

Именно так.

Все то время, пока они размещались в своих апартаментах, как и хотела она с видом на набережную, и он определялся с местом ужина и прочей вечерней программой, Ирэн продолжала пребывать в настроении меланхолическом, к чему, впрочем, примешивалась изрядная доля агрессии, настолько явной, что служащих отеля она попросту не желала замечать, ему же либо откровенно дерзила, либо отвечала вяло и односложно, оставляя вроде бы за ним право выбора, а потом этим выбором возмущалась и отвергала его в самом резком тоне Однако ближе к ночи все изменилось разительным образом Она провела довольно много времени, одеваясь к ужину, но когда наконец появилась в огромной, обставленной настоящей антикварной мебелью гостиной, он был в очередной раз потрясен не только сиянием ее красоты, которую чрезвычайно выгодно оттенял подчеркнуто простой наряд, но и восторженным сиянием ее неземных глаз и тем выражением светлой радости и ожидания праздника какое было теперь на ее лице Такими видел он раньше только лица детей На ней было легкое почти невесомое и очень простое платье, без рукавов и прямое, в чем тоже было что-то трогательное и детское И только тяжелые аметистовые серьги в ушах, обрамленные крупными старинной огранки бриллиантами, чудным образом подхватывали и продолжали фиалковое сияние глаз и не оставляли сомнения, что юная женщина одета к позднему и торжественному ужину. Она стремительно, словно в волшебном полете, пересекла гостиную и остановившись подле него, терпеливо и кротко ждала пока она поспешно и оттого еще более неуклюже поднимался навстречу ей из большого и очень глубокого, похожего на маленький грот вольтеровского кресла. Когда же наконец это ему удалось, быстрым едва уловимым движением оплела тонкими смуглыми руками его шею и коснувшись губами виска, шепнула с капризной нежностью — Ужасно есть хочу, а потом — тебя Пойдем скорей ужинать, а шампанское будем пить здесь. Да? — она слегка потерлась лицом об его щеку, но тут же отпрянула, выскользнула из его рук, и так же стремительно пошла-полетела к двери, возле которой только остановилась и оглянулась, призывно улыбаясь и маня за собой Ресторан отеля не был полон. Многие постояльцы предпочитали ужинать в маленьких рыбачьих тавернах на берегу океана, лакомясь свежими едва ли не у них на глазах извлеченными из глубин его многочисленными и разнообразными дарами, но те кто привержен был традициям ужинали в отеле, отдавая дань тонкой изысканной кухне Тускло поблескивало тяжелое столовое серебро на кипенно белых крахмальных скатертях, торжественно искрился хрусталь и дрожали золотистые огни свечей в тяжелых серебряных подсвечниках Официанты были одновременно сноровисты и неспешны, как умеют это только в очень хороших и дорогих ресторанах, и виночерпий крайне сосредоточенно размышлял минут пять, прежде чем предложил им вина ко всем переменам блюд.

Она болтала, легко и непринужденно, втягивая его в какой-то порхающий разговор ни о чем, и лишь изредка и как бы невзначай подбрасывая один-два вопроса о его прошлом, родителях, детстве, бабушке с дедушкой, более даже далеких предках, которых он, как выяснилось не знает вовсе. "Зачем ей это? "

— так же мельком подумал он и сразу же забыл свой вопрос в плену ее светлого очарования Болтая, она внимательно, но весьма искусно то есть практически незаметно для окружающих, оглядывала огромный зал ресторана и посетителей за соседними столами Впрочем так поступают многие женщины, оценивая публику, а более — то внимание которое вызывает или не вызывает у окружающих их собственная персона Что-то, а скорее кто-то за дальним от них и почти скрытом в мягком полумраке столом, привлек ее внимание и она несколько раз бросала в туда короткие быстрые взгляды, упуская при этом тонкую нить беседы Наконец, почувствовав легкую тревогу и даже некое смутное предчувствие, что чудный вечер будет испорчен, он решился спросить ее — Ты кого-то знаешь здесь?

— Ты тоже, — легко и слегка таинственно сообщила она, нисколько не раздосадованная вопросом, к чему он внутренне был готов — посмотри, за тем столиком, ну дальним… Видишь? С блондинкой. Ну же! Ты должен его знать, он ведь очень знаменит теперь! Видишь?

Ему пришлось неловко весьма развернуться едва ли не всем корпусом, но он разглядел того, на кого так настойчиво указывала Ирэн и конечно же узнал его Это был действительно очень известный голливудский актер, без участия которого не обходился вот уже несколько лет кряду ни один нашумевший боевик — Послушай, — ее глаза лихорадочно заблестели, яркий румянец проступил на скулах сквозь смуглую кожу, и вся она была сейчас — сгусток кипучей лихорадочной энергии, — давай пригласим его к нам Это же будет ужасно забавно! Ну что ты сидишь? Зови метрдотеля и отправь его к нему! Ну же!

— Ирэн, я не думаю, что это будет удобно… И потом, он наверняка не согласиться В конце концов, он звезда — мировой величины и…

— Вот именно. Он звезда мировой величины, и поэтому я хочу, чтобы сегодня он ужинал с нами Зачем бы иначе он нужен был здесь, как ты думаешь?

— Но с чего ты взяла, что он примет наше предложение? — он был настолько обескуражен ее самоуверенностью, что осмелился даже возражать Бесспорно, власть его над ним была абсолютной, но тот — кинозвезда и герой светских хроник, он — то почему станет исполнять капризы безвестной, пусть и очень красивой женщины?

Она вдруг замолчала и долго смотрела на него, не выражая никаких эмоций, а как бы размышляя Взгляд был недобрым и слегка насмешливым, словно ей было известно нечто такое, что никак не мог понять он, и тем самым смешил и раздражал ее одновременно Потом она заговорила, вопреки его ожиданиям без раздражения и злости, напротив очень спокойно и в своей манере странно растягивать слова, выговаривая их на какой-то особый лад — А это, друг мой, уже не твоя печаль. Изволь делать то, что я тебе говорю и немедленно Он жестом подозвал метрдотеля и тот, весьма обескураженный и вероятнее всего недовольный странной просьбой отправился тем не менее к дальнему столику, сохраняя невозмутимость и торжественность Он сохранил их и в дальнейшем, хотя в глубине души — и в том Поляков был абсолютно уверен — был так же как он сметен и потрясен, тем, что произошло далее Актер не просто предложение принял, но прежде довольно беспардонно избавился от блондинки, коротавшей с ним вечер Он проводил ее до выхода из ресторана, откровенно весьма преодолевая сопротивление женщины, которая все то время пока они шли, а точнее будет сказать — он теснил ее к огромным стеклянным дверям, пыталась остановиться и эмоционально весьма разобраться в ситуации, в которой явно ничего не понимала, но была ею шокирована и возмущена Когда с блондинкой было покончено, звездный ковбой, прямиком направился к их столику, сияя улыбкой, растиражированной многократно не только его фильмами, но и не менее знаменитыми рекламными кампаниями с его участием Впечатление было такое, что весь вечер он только и ждал этого момента, да и в Довиль, собственно, приехал исключительно ради него Не иначе. Через полчаса они были уже на ты и обсуждали, где будут обедать и ужинать по меньшей мере в ближайшие несколько дней Полякову мировая звезда откровенно не понравился Причем неприязнь эта имела основание совершенно объективное — актер был беспросветно глуп и потрясающе самоуверен В последнем, он мог бы составить серьезную конкуренцию самой Ирэн. Сейчас, однако, она была — само почитание, восторг и обожание в одном флаконе Причем, по мнению Полякова, иногда, впрочем вероятнее всего — сознательно она переигрывала и тогда лесть и восхищение становились откровенно издевательскими, но кумир миллионов этого не замечал — ему Ирэн нравилась все больше и больше Причем, красоту ее он вряд ли в состоянии был оценить — вкусы его формировались явно по голливудским стандартам, а скорее всего по стандартам популярных за океаном комиксов — внешность недавней его спутницы была тому подтверждением и свидетельством. Но зато Ирэн умела восхищаться О, как она, оказывается, умела восхищаться! Звезда плавилась на глазах, словно восковая ее копия, елочная, с фитильком внутри, который запалили изрядное уже время тому назад Ирэн как-то сразу так повела беседу, словно они с американцем знакомы были до этого лет сто, не меньше и просто случайно и счастливо для обоих вдруг встретились в добром старом Довиле. Полякова она представила следующим образом: " Господин Поляков из России Он как раз тот самый «новый русский», о которых так много пишут теперь здесь, в Европе У вас в Америке, наверное тоже, Джон? ", отмежевавшись одной фразой и от России, и от Полякова, и разумеется от « новых русских», популяции для большинства европейцев забавной, но скорее пугающей, чем располагающей к близким неделовым контактам Джон оживился, разговор на эту тему он мог некоторым образом поддержать — О, разумеется Я слышал, в России, про «новых русских» рассказывают какие-то специальные анекдоты Это правда, господин Поляков? Расскажите! Я люблю анекдоты Без особого энтузиазма Поляков рассказал один из самых смешных, на его взгляд, анекдотов, разумеется с неизменным шестисотым « Мерседесом» в качестве главного атрибута Реакции не последовало Он рассказал еще одни, тоже довольно смешной. Американец смотрел на него без тени улыбки, скорее настороженно Поляков рассказал третий, старый, один из первых, над которым долго смеялась вся Россия Шестисотый «Мерседес» в нем тоже присутствовал Американец, наконец, заговорил — Но это совсем не смешные истории, Дмитрий — они дружески обращались друг к другу по именам, однако это не изменило отношения актера к услышанному — Почему Джон? — Поляков был искренне удивлен, в своем английском он не сомневался и то, что суть анекдотов, совершенно простых и незамысловатых. доведена им до собеседника без искажений и им схвачена, был уверен — Потому что нет ничего смешного в том, что разбиваются такие дорогие машины, — сурово отчеканил кумир и гордо добавил, — я люблю « Мерседес», у меня их три, в том числе самый последний Поляков не нашел, что на это можно было ответить Ирэн нежно улыбалась американцу, и, смеясь глазами, незаметно подмигивала Полякову Вечер продолжался Они спросили русской водки и черной икры, но потребовали, чтобы ее подали по-русски — в большой хрустальной вазе, заполнив ее до краев Вазу выбирала Ирэн Официант споро и без малейших эмоций демонстрировал ей поочередно все имеющиеся в арсенале ресторана хрустальные ( на этом она настаивала категорически) емкости — пока она не остановила выбор на одной из них — круглой, глубокой, на массивной бронзовой ножке Вообще-то это был ваза для фруктов, но Ирэн уверено и безапеляционно, как делала это всегда, утверждала, что в России икру подают именно так. Полякову было все равно, в американец приходил от всего происходящего все в больший восторг Шампанское они отправились пить в их апартаменты, американец, разумеется был взят с собою Ресторан к тому времени уже совершенно опустел, но метрдотель, бесстрастный как и прежде, но внутренне натянутый как струна, ( Поляков почему-то очень остро чувствовал состояние этого постороннего и безразличного ему человека), провожая их безупречно радушной улыбкой, про себя вздохнул с облегчением — скандал, призрак которого буквально витал в воздухе с того момента, как американец поволок свою блондинку к выходу, не случился — это было большой удачей для ресторана.

Но не для всего отеля « Рояль» Потому, что все еще было впереди.

Когда генералу Беслану Шахсаидову доложили о страшной необъяснимой гибели его друга и названного брата Ахмета, несколько дней назад отправленного им самим в сопредельную с Ичкериией русскую губернию для проведения летучей разведки перед серьезной акцией, которую он готовился осуществить, он отреагировал так, как должен был отреагировать мужчина — ни один мускул не дрогнул на его смуглом красивом лице, большую часть которого покрывала густая жесткая борода, и не затуманился взгляд, как не изменилось и его выражение — холодного отчужденного презрения ко всему окружающему миру Впрочем, если оказался бы в эту минуту рядом с молодым генералом человек наблюдательный, он наверняка отметил бы странную метаморфозу, происходившую с его глазами, направленными обыкновенно в одну точку и в ней как бы застывшими. Чаще всего — это были глаза собеседника, от чего большинство людей, коим доводилось беседовать с генералом, испытывали сильное неудобство и некую необъяснимую порой тревогу, и свой взгляд спешили отвести в сторону. В тот самый момент, когда сообщили Беслану скорбную весть, неподвижные зрачки его глаз начали медленно менять цвет, темнея и словно наливаясь мраком, проступающим откуда-то изнутри, из глубин души.

Близко знавшие его люди эту странную особенность знали хорошо — глаза Беслана меняли цвет в зависимости от его настроения и душевного состояния в данную минуту Обычно они были зелеными с примесью карего цвета, такие глаза часто встречаются у представителей некоторых народов Северного Кавказа Однако в минуты раздражения, злости и гнева — они темнели, причем в зависимости от силы и остроты эмоции — цвет их делался более насыщенным — случалось, они становились почти черными, зрачок сливался с радужной оболочкой. Глазницы его тогда становились бездонными омутами-провалами и судьба тех, на кого устремлен был такой взгляд была, как правило, незавидной Напротив, в минуты душевного отдохновения, радости и счастливого покоя глаза генерала светлели, наливаясь изумрудным сиянием и приобретали совершенно необычный мягкий теплый оттенок Но эта особенность известна была лишь очень близким генералу людям, а таковых теперь, со смертью Ахмета, практически не осталось на этой земле От наблюдательного человека, окажись он в ту минуту рядом с Шахсаидовым, не скрылось бы и то, что мускулы на его бесстрастном лице действительно остались неподвижны, но внутренне сильно напряглись, отчего внешне не изменившее выражения лицо, словно окаменело изнутри, превратившись в сплошную жесткую маску Однако такого человека в эти минуты не было рядом, а те кто, пришел к генералу с докладом, спешили выполнить эту тяжелую миссию как можно быстрее и избегали встречаться с ним глазами Эти люди были не робкого десятка, но сейчас они боялись и имели для этого все основания — реакция Беслана могла быть непредсказуемой Однако им повезло. Выслушав доклад и задав несколько уточняющих вопросов, он отпустил всех без комментариев и даже без указаний, что и как делать дальше Они восприняли это так, что командиру просто надо как следует подумать, прежде чем принять решение и приступить к дальнейшим действиям В том, что они незамедлительно последуют, сомнений не было ни у кого Когда за его людьми закрылась дверь, генерал не смог более сдерживать себя — удар его тяжелой, сжатой в кулак руки о гладкую поверхность стола был страшен — тяжелый золотой браслет массивного « Ролекса» рассыпался на мелкие кусочки, которые со звоном разлетелись по комнате, а сами часы тяжело стукнув об пол, отлетели в дальний угол. Он не заметил этого и не почувствовал боли. Собственно, физическая боль никогда не тревожила его всерьез — болевой порог был, видимо, очень высоким. Несколько иначе обстояло дело с болью душевной Беслану Шахсаидову шел тридцать третий год К этому возрасту он был уже очень известен, но слава его была многолика. По крайней мере, разные люди отзывались о нем совершенно по-разному, причем чаще всего это были диаметрально противоположные суждения. Его называли и национальным героем, пламенным борцом за свободу своего маленького народа, и крупным международным террористом, идеологом исламского террора в самых массовых и кровавых его формах, мужественным и бесстрашным полевым командиром, наносившим федеральным войскам самые сокрушительные удары в минувшей войне, и хитрым политиканом, любителем и знатоком подковерных интриг, и бессеребреником, аскетом, довольствующимся в своей земной жизни самым малым, и одним из самых богатых людей диаспоры, нажившим на войне сотни миллионов долларов. Все это было отчасти правдой, и, столь же отчасти-не правдой. Те же, кто постоянно был с ним рядом, давно уже не называли его иначе, как Бес, и за глаза, и обращаясь в лицо. Это имя было простым и удобным, оно вполне устраивало его. О более глубокой мистической подоплеке он никогда не задумывался Мистика была явлением, которое он не понимал и посему отрицал начисто То же было и с религией — ислам был для него лишь образом жизни, которого он, особенно последние годы, придерживался неукоснительно Потому что это был образ жизни его отца, деда, прадеда и всех предыдущих поколений предков, сколько их было на этой земле Нравственные и философские аспекты ислама никогда не занимали его, так же как и мифологические составляющие религии — их он просто не понимал и не желал брать в расчет.

Именно с этих позиций будет рассматривать он потом факты гибели передового отряда, посланного им на разведку в Россию Однако это произойдет несколько позже, когда к нему вернется способность спокойно рассуждать и анализировать Сейчас же Бес не испытывал ничего, кроме боли, раскаленной огнедышащей, кипящей как расплавленная лава, которую исторгает из своего чрева разбушевавшийся исполни — вулкан Она заполнила его всего изнутри, растекаясь по самым отдаленным и труднодоступным уголкам его души и сознания, испепеляя их своим раскаленным потоком Когда боль немного отступит, он хорошо знал это, ее место займет ярость — столь же нестерпимая, заполняющая собой все его существо, и ему потребуются огромные волевые усилия, чтобы удержать свое тело на месте и не дать ярости выплеснуться наружу. Тогда могло произойти страшное, как случилось это однажды, когда мучимый столь же сильным приступом ярости, он собственноручно расстрелял пятерых пленных русских солдат, которых уже собирались обменять на его бойцов, захваченных федералами. Тогда от дальнейшего безумия и позора его остановил Ахмет — больше никто не посмел встать на пути. Теперь Ахмета на стало.

Что такое был для него Ахмет? Людям он говорил просто — «брат», и всем было понятно. Они не были родными братьями, и даже родственниками не были, но еще в раннем детстве исполнили обряд братания, высокочтимый их народом — оба сделали глубокие надрезы на кистях рук и когда из ран полилась кровь, переплели руки так чтобы рана соприкоснулась с раной и кровь таким образом смешалась Поэтому, говоря « брат», он нисколько не грешил против истины Но это громкое и гордое имя, на самом деле, не отражало и сотой доли того, чем по-настоящему был для него Ахмет. Сам он никогда не смог бы объяснить этого словами. Ахмет же как-то рассказал забавную сказку, которую называл по — научному-теорией, об «андрогенах», людях разделенных Богом или какой-то еще неведомой силой на две половинки, разбросанные потом по свету и обреченные всю отмеренную жизнь искать друг друга Повезет-найдут и объединятся в счастливый союз, брачный или любовный, если это мужчина и женщина, дружеский — если половинки оказались существами однополыми. И обретут счастье Не повезет — половинка не отыщется — и всю свою жизнь человек мается, не понимая даже, что с ним происходит. В сказку эту Бес поверил сразу и безоговорочно — Ахмет конечно же был его половинкой, но людям этого не объяснить и он говорил коротко и понятно — «брат»