Сентиментальное путешествие
Шрифт:
К Горбаню приходило много народу, сидели, занимали его разговором. Ко мне приходили студенты из отряда, солдаты…
И вот из кусков составленный, но совершенно правдивый рассказ про то, как защищался Херсон от немцев. Вообще все, что я пишу в этой книжке, – правда. Фамилии нигде не изменены.
Ушли солдаты с фронта. Ехали поездами, на поездах, под поездами. Некоторые остались на рельсах.
Но иждивением русского Бога – Бога великого и многомилостивого – вернулись многие домой. С винтовками.
И все еще
Пришли люди в Херсон. Порт не работает. Делать в Херсоне нечего. Пошли к городской Думе.
Там были люди грамотные – решили устроить «национальные мастерские».
Стояли за городом Херсоном и в самом городе крепостные валы. Солдаты никому не нужны, и валы никому не нужны. Пускай срывают солдаты валы.
Срывали валы солдаты плохо. Ссорились с Думой. А Дума собралась тайком и решила позвать немцев.
Называется это «классовым самосознанием».
Немцы приехали в количестве небольшом и заняли город.
Солдаты любили Россию, хотя и ушли с фронта, собрались вместе и разбили немцев. Потом пошли убивать Думу.
В Думе очень испугались, но один нашелся, взял с кресла красную бархатную подушку, положил на нее ключи с несгораемого шкафа и вынес осаждающим.
«Сдаемся – примите ключи города!»
А солдаты про «ключи города» слыхали.
Запутались совершенно. Ключи взяли, а думцев отпустили домой.
И тут появились диктаторы, диктаторы были из беглых каторжников, а один из них беглый румынский поп. В Херсон было эвакуировано много румын. Сюда даже должен был приехать и король.
Ездили диктаторы в количестве трех на лошадях по тротуару.
А на город наступали войска. Но Херсон не собрал митинга, не избрал офицеров. Решили защищаться «вольно». Революция продолжалась.
Если наступали немцы, кто-то посылал по городу автомобили, с автомобилей трубили, и бегали мальчишки по городу, и стучали в двери, и кричали: «Немцы, немцы!»
Тут все брали оружие и бежали на окопы отбивать немцев.
Сперва наступали австрийцы. Сдавались как могли.
Вообще, я думаю, трудно воевать с безначальным городом.
Потом пришли немцы. Немецкий полк, как брикет. Он не понял, что нельзя воевать со свободными людьми.
А перед этим пришли с деревень крестьяне воевать с немцем.
Но не поверили крестьяне, ушли и сказали: «У вас не положительно устроено». Хозяева были, боялись за дома, – у них было что терять. И сердце крестьян не так горит. Немцы наступали.
Горожане дрались у города, в городе, поперек города. Заперлись в крепость. Взяли немцы и крепость. Наступил порядок.
Немцы уже не разрешали ездить по тротуарам.
Искали повсюду оружия, даже в выгребных ямах; найдут, сожгут дом.
Вот тут и убил кого-то Горбань. Было это при гетмане.
Разбили немцев французы. Кончился Скоропадский. Кончился подлейший период истории Украины.
Но, кроме немцев, были еще французы.
У них тоже есть свое «классовое самосознание». Они решили занять Украину.
Так как французов на это дело потратить хотели мало, то доверенность на занятие Херсона была дана грекам.
Всего видала Украина, правительств, я думаю, до 20-ти.
Но о греках в Херсоне говорили с наибольшей яростью:
«Мусорное войско».
«Кавалерия у них на ослах».
И были тут еще англичане и еще кто-то, американцы, что ли, те ничего, говорят, – люди.
Греки заняли город и начали бояться. Боялись так сильно, что выселяли население целых кварталов и набивали ими хлебные амбары у Днепра.
Запрут людей, и не так страшно.
Загорелись раз амбары, и сгорело народу много.
Лежали на пожарище разные куски человечьего мяса. Начал наступать Григорьев. Сжал город так, что уже фронт шел около почты.
Григорьевцы, атакой перелезая через стенки дворов, заняли город.
Греки ушли, оставив раненых в том лазарете, где лежал я.
Приехали к этому лазарету утром люди на дровнях, пошли к доктору.
Доктор – седой украинец Горбенко.
Большой доктор, в Херсоне было много излеченных им, и в лазарете почти вся прислуга из бывших раненых.
Пришли к доктору григорьевцы и говорят, что сейчас перебьют они всех раненых греков, но беспокоиться нечего, дровни уже приготовлены, трупы увезут и бросят в колодец в крепости. Действительно, в крепости был колодец. Шириной сажени в три-две в поперечнике, а ляжешь у края и посмотришь вовнутрь, сходятся стенки, как рельсы на железной дороге, а в конце вместо дна мрак.
Но доктор Горбенко не отдал раненых греков бросить в этот колодец, и они остались живы.
Этот человек имел волю, по всей вероятности, потому, что он был хирург. При мне он еще раз отстоял человека. Принесли и положили рядом со мной раненого неприятельского лазутчика. Лазутчик был ранен смертельно ручной гранатой, брошенной в него в тот момент, когда он полз через наш фронт.
Это громадный человек с рыжей бородой. Как оказалось, беглый к белым матросам.
Уже наступала агония. Руками он все время теребил одеяло и, все захлебываясь, говорил: «Ой, мама, мама родная! Ой, ратуйте, православные!»
Пришел из Чека матрос с черным чубом и какой-то декольтированный.
У прочих матросов грудь открыта, и у него-то выглядит как декольте.
Встал на стул ногой и начал допрос.
«Ну, что, скажи, много нашей братьи продал?»
Кажется, эти люди были раньше знакомы.
Рыжий метался и стонал, ему впрыскивали камфору, он смотрел прямо перед собой, и все время пальцы его были в движении.
Черный быстро ушел.
Но в двери лезли солдаты.
«Дай его нам!»
Хотели убить.