Сентиментальный детектив
Шрифт:
– Васька ты спишь?
– Сплю!
– Я чего думаю Васька! Я Васька или Стаська?
– Ты Васька! А что?
– Да, вот лежу, и никак не могу уснуть. Думка у меня одна появилась. Вдруг ты Васька, а я Стаська. Вдруг нас в детстве перепутали. Представляешь, ты – это я, а я – это ты!
Рюрик в тот раз чуть не подавился смехом, и лежал тихо, ожидая продолжения занимательного разговора.
– А, правда, – послышался сонный голос брата близнеца, – могли запросто спутать.
– А что? Только так! С места на место в люльке переложили, и иди, потом разберись. Как же теперь быть? Как узнать, кто – я, а кто – ты?
Неожиданно Стаська нашел выход.
– Васька, а ты кем хочешь быть, Васькой или Стаськой?
– Мне все равно. Спи.
– Ладно, тогда ты будешь завтра Стаськой.
Кажется, племянники уснули. Но через минуту послышался недовольный голос Васьки.
– Ага! Хитрый какой. Ты у Фрола потряс грушу, завтра его кобра пожалуется отцу. Кого драть будут ремнем, меня или тебя? Нет, ты тряс, значит, ты Стаська.
В ход пошла иезуитская, неформальная логика.
– Васька, но нас же могли местами поменять! Ты же сам согласился.
– Мало ли чего я согласился. Чтобы драли меня, я не соглашался.
Послышался обиженный возглас.
– А еще брат!
Казалось, на этот раз братья угомонились окончательно. Но через минуту, Стаська злорадно заявил.
– Ну и черт с тобой. Не хочешь меняться и не надо. Если завтра выдерут меня, а на самом деле ты Стаська, а не Васька, то получится, что выдрали не меня, а по ошибке – тебя. Мне что, пусть отец ремнем стегает, шкура-то не моя. Понял?
Еще через минуту разговор продолжился.
– Стаська?
– Чего?
– А ты уверен, что нас поменяли местами?
– Сомневаешься? Эта, соседка кобра, еще и не такое могла сделать!
– Ну, тогда ладно! Только на один денек.
Утром, за столом Рюрик рассказал эту забавную историю.
– Как вы только их не путаете? – спросил он Степана.
– Я иногда путаю. Ольга как-то разбирается между ними.
Ольга рассмеялась.
– Стаська хитрый. Он заводила. Смотрите, идут вон, оба, Стаська впереди, а Васька чуток сзади. Натворит Стаська, а достается Ваське. Сколько уже раз бывало, что Васькин зад зря страдал. А так, они у меня хорошие ребята.
Степан с Рюриком уехали в город. Кругом были одни лечебницы, санатории, дома отдыха. Степан быстро нашел своего знакомого хирурга. Они постояли со Степаном в стороне, перекурили, а потом хирург пригласил с собой Рюрика.
– Рентгеновские снимки у тебя с собой?
– С собой!
– Ну, пошли, поглядим.
В кабинете Рюрик разделся. Знакомый брата долго жал пальцами живот, потом еще дольше рассматривал снимки.
– Где болит?
– Последние дни начало особо сильно прихватывать. Весь низ живота. Может мне какой-нибудь обезболивающий укол сделать, а не на операцию ложиться?
Хирург кинул снимки на стол.
– Если это так, как я предполагаю, то тебе парень крупно повезло. Был у нас в Афгане похожий случай. Тебе когда операцию аппендицита делали?
– В ночь, с тридцатого, на первое января.
– Похоже! Похоже!
Рюрику было безразлично, что с ним будут делать. День больше, день меньше. Какая разница. Знакомый брата ему заявил:
– У меня сейчас плановая операция, освобожусь после обеда. А сейчас, ляжешь в палату, сестра желудок тебе очистит. Готовься. Идите оформляйте документы. Я скажу. Полис у тебя с собой?
– С собой.
Степан и Рюрик написали по бумаге, что это их настоятельная просьба срочно лечь под нож.
– Раз надо, значит надо! Канцелярия! – развел рукам Степан. Через час Рюрик лежал в палате. Он вдруг вспомнил про письмо Арины. Она сказала, прочитаешь его, когда… Это когда, похоже наступило. Кто его знает, проснется ли он после операции.
Глава XII
«Любимый мой.
Если ты разорвал конверт и держишь сейчас письмо в своих ласковых руках, значит, у нас с тобой осталось лишь несколько часов, чтобы навсегда попрощаться.
Мой ненаглядный, я постараюсь не огорчать тебя. В этой жизни нам было отведено не так уж много счастливых часов и дней, по пальцам их можно пересчитать, так пусть же эти тяжелые, последние наши минуты, останутся благодатными и такими же неповторимыми.
Привыкли мы с тобой удивлять друг друга поступками, не укладывающимися в обычную человеческую логику, и это письмо из их разряда.
Я все знаю про тебя мой любимый, абсолютно все. Все, вплоть до твоего последнего шага. Ты не захотел омрачить своей бедой наши последние дни. Горько сознаваться, что я подыграла тебе, но ты как никогда прав, наше прощание без рвущих душу слез оказалось намного человечнее. Я собрала последние силы в комок и казалась беззаботно-веселой и лишь немного печальной. Я сломлена была твоим недугом. Но клянусь тебе, я встану, и во имя нашей любви буду жить.
Все мы когда-нибудь уйдем из этой жизни. Уйдем без следа, превращаясь в тлен и глину. Никто еще не обманул природу. Я знаю, ты никуда не уезжаешь, а безнадежно болен. Но как же мужественно ты принял эту весть.
Я пишу тебе это письмо, а у самой в стесненной груди замирает тоска. Все эти дни, когда остаюсь одна, нос мокрый. Плачу и пишу. Пусть мои слезы будут светлыми, как наш незамутненный родник любви. Не довелось нам прожить одною жизнью, и вдоволь напиться из него живительной воды.
Любимый, мой не переживай.
Ты правильно сделал, что уехал на родину. Вся твоя родня живет там. Им легче будет собраться вместе. А жена и сын…
Ты не захотел обременять их излишними хлопотами.
Не волнуйся, не будешь ты забытым. Обещаю тебе мой любимый, мой ненаглядный, я приеду к тебе.
Вспомни наши далекие годы. Нечаянно пришла ко мне любовь. Заискрилась, загорелась, я. Была пьяна тобою.
Красноречивее слов, были твои изумленно-вопрошающие глаза, но красноречивей твоих глаз, были нити и узоры неповторимых, ласковых слов, что ты находил в тиши ночной. Медоточивый язык твой сводил меня с ума. Ты называл меня – соперницей луны, а я смеялась. Ты сравнивал с прекрасной розой в гуще сада, я пахла розой. Я открывала губы для поцелуя, считал ты жемчуг сахарных зубов. Твоя услада-лада в нежданном счастье, как в синем, синем озере купалась. И даже сладкозвучный соловей, что пел у нас под окном, услышав нежный шепот твой, стыдливо улетал.