Сентиментальный детектив
Шрифт:
Смейся милый, смейся, ночей тех упоительно-сладких, я невольный пособник и живой свидетель.
Святыня ты моя. Все для меня сейчас мертво. Ложусь я с твоим именем, и с именем твоим встаю. Мой месяц светлоликий. Любимый мой. Прощай навеки.
А теперь немного прозы.
Лешка у меня знаешь кто? Оперативник. Мастером работал на стройке, а когда мы поженились, его направили в милицейскую школу.
Сам знаешь, семейная жизнь – тяжелое и сложное дело. Скрепляющий раствор в нем – долг. Вот и несешь его, как крест. Сумбурно пишу, но ничего, поймешь.
Лешка после нашей женитьбы, постоянно сидел у тебя на хвосте.
Он мне сразу заявил:
– Если захочешь узнать, как живет твой писаный красавчик, ты мне только скажи, я про него тебе всю подноготную выложу. Он еще подумать и сделать не успеет, как ты раньше его будешь знать. Мне это ничего не станет, мне только практика будет.
Я обиделась за тебя, почему он тебя писаным красавчиком, назвал. Ты был, конечно, пригож собою: стройный как тополь, прямой взгляд, белое, чистое лицо, волнистые волосы. Я молчу, а он подтрунивает:
– Жениться твой, собрался… не интересно, на ком? А то сниму их голубков, прямо тепленьких. Хоть полюбуешься.
Фотоаппарат Зенит со съемными профессиональными объективами у него был. Ты должен был на диплом выходить. Я раньше всегда мечтала тебя случайно встретить. Надеялась, по крайней мере. Хоть одним глазком на тебя посмотреть. А когда дело к выпуску подошло, страх меня взял, вдруг тебя распределят куда-нибудь в другой город? Тогда вообще никакого шанса встретиться, даже случайно, не будет. И тут Лешка меня обрадовал, женишься ты.
Я гадаю, москвичка она или может сокурсница приезжая? Если сокурсница, одно направление на двоих дадут, и отправят в какой-нибудь дальний Усть-Кут. Ладно, думаю, пусть хоть фотографии останутся.
– Интересно, конечно! – отвечаю Лешке.
Через день он мне подает фотографии.
– Смотри, – говорит, – на какой он драной кошке женился!
Я хвать у него фотографии, и ничего не пойму. К дворцу бракосочетания, зеленый, крытый Рафик подъехал, на нем «ветлечебница» написано. Вот открываются две задние двери, вот ты выпрыгиваешь, вот шафер-дружок с лентой через плечо. Вот, наконец, невеста ладится, то спиной, то передом; ищет ногой лесенку, чтобы ногу поставить, платье кверху подняла, трусики видны. Лешка, стервец, этот момент хорошо заснял. Фигурку у невесты облизал со всех сторон. Ноги, бюст, полные, белые руки, аппетитные округлости, все у невесты отменное. Даже слишком.
– Призовая кобылка! – так оценил ее Лешка.
– А лицо спрашиваю, чего не снял?
Он смеется.
– Лицо? Там нечего было снимать. Кикимора. Ты бы видела, какую обезьяну он привез. Он правильно выбрал машину. Ей только ветлечебница к лицу. Драная кошка, говорю же тебе.
Сейчас, дома у тебя, я хорошо рассмотрела Клавдию. Красавица она у тебя. Слишком яркая я бы сказала, броская у нее красота. На такую, наверно, мужики оглядываются. Не хотел видно тогда меня расстраивать Лешка, и не показал остальные фото.»
Рюрик отложил в сторону письмо. Свадьбу он хорошо помнил. И Клавдию помнил. Запал тогда он на нее. Клавдия вызывала у него жгучее, нечеловеческое желание постоянно владеть ею. Ненасытен он был, как дикарь, проведший на необитаемом острове в одиночестве двадцать лет. Неистовый самец в нем тогда проснулся.
Рюрик с друзьями должен был на двух машинах подъехать к дому невесты в двенадцать часов. Приехали ребята вовремя, но пока провозилась невеста, выехали с небольшим опозданием. Теща с живым еще тестем были недовольны.
Не те машины, видите ли, Рюрик заказал. Волги обычные.
– Мы бы тебе денег дали зятек!
– Нам, для единственной, ничего не жалко. – подтвердил будущий тесть.
Мать Клавдии, Римма Михайловна, с нескрываемым презрением оглядела, дешевый, черный костюм Рюрика. Ее супруг, член-корреспондент, который не вылезал из-за границы, одевался как лондонский денди. Ей и так уже подруги говорили, что Рюрик, не та пара для ее дочери. Зачем, мол, отдала? Будущая теща Скударя обиженно поджимала губы и зло отвечала:
– Кто-нибудь бы меня спросил. Они, как мартовские коты ополоумели друг от друга. А то я сама не вижу. Завтра, страсть пройдет, сметаны объедятся, и разбегутся по своим крышам. Только у него и крыши нет над головой. Примаком он приходит к нам. Вместе будем жить. И кормить, и одевать придется его.
– А он не из-за квартирного ли вопроса женится?
На больной мозоль наступили будущей теще Скударя. Она сама именно так считала и ела потихоньку дочку по вечерам.
– Что ты в нем нашла?
– Люблю я его!
– А он тебя?
– И он меня!
– А вы проверьте свое чувство. Годик повстречайтесь. – с дальним прицелом заявила мать. Кто его знает, думала она, где они через год будут. Может быть разбегутся, зад об зад, и кто дальше.
– Мы его каждый день проверяем, чувство! – ответила дочь. – Ты через семь месяцев будешь бабушкой.
Она думала, что обрадует мать, а та за сердце схватилась.
– Краснов! Краснов! Ты слышал, Краснов? – она так, по фамилии звала мужа.
Тот появился из соседней комнаты, где выбирал себе галстук и костюм.
– Краснов. Он ее до свадьбы обманул. Представляешь, мне нет еще и сорока, а я уже бабушкой буду. Я еще сама для себя не пожила, а мне скоро внука сунут нянчить. Мне нет еще и сорока…
В день свадьбы Рюрик с утра был весь на нервах. Тут еще будущая теща зашпыняла его.
– Смотрите, не опоздайте. Там такие люди будут. Ты Рюрик полезные связи сможешь завязать… Краснов, как мне декольте?
И надо же было Рюрику ляпнуть, что не она, а дочь сегодня замуж выходит. Пусть лучше за ней посмотрит. Грубо получилось. Он мгновенно пожалел будущую тещу, и решил смягчить выпад, обратив все в шутку. Рюрик развел руками и перешел на южноукраинский говор: