Сентябрь
Шрифт:
Как Вирджиния и ожидала, Генри лежал, закутавшись в одеяло и прижимая к себе Му.
— Не сердись на меня, Генри, — попросила она.
Он не ответил, его тело содрогалось от рыданий. Она села на край кровати.
— Конечно, мне не надо было предлагать тебе такую глупость. Но так советовал папа, и я тогда же подумала, до чего это глупо. Зря я вообще сказала тебе такое. Конечно, ты не поедешь с Изабел, ты поедешь со мной. Я отвезу тебя на машине.
Она умолкла. Немного погодя Генри повернулся на спину. Его лицо распухло от слез, но, кажется, он перестал плакать.
— Я не против Хэмиша, — сказал он, — но я хочу ехать с тобой.
— Ты и поедешь со мной. Может быть, мы сделаем наоборот — возьмем с собой Хэмиша. Это будет
Генри всхлипнул.
— Ладно.
— А после обеда Эди опять придет к нам. Она сказала, что хочет побыть с тобой и чтобы ты нарисовал ей картинку.
— Ты уже уложила мои фломастеры?
— Нет.
Он откинул одеяло, и она обняла его, прижала к себе, тихонько качая и целуя в макушку. Немного погодя он вылез из-под одеяла, они нашли платок, и он высморкался.
И только тут Вирджиния вспомнила, что Эдмунд хотел поговорить с сыном.
— Папа просил тебя позвонить. Он на работе, ты знаешь его номер.
Генри пошел к ней в спальню звонить, но Эдмунд уже уехал, Вирджиния сказала ему слишком поздно.
В детской было тепло и тихо. В широкие окна светило солнце, ветки глицинии негромко стучали о рамы, качаясь на легком ветру. Генри сидел за большим столом в середине комнаты и рисовал. Примостившаяся на подоконнике Эди пришивала последние метки на его новые носки. Утром, когда она приходила работать, на ней было старое платье и передник, но сейчас она принарядилась и даже надела новую лиловую вязаную кофту. Генри был ужасно доволен, он знал, что она бережет эту кофту для самых торжественных случаев. Появившись, она сразу же разложила гладильную доску и перегладила выстиранное утром белье, которое сняла с веревки. Аккуратно сложенная стопка высилась на углу стола и очень приятно пахла.
Генри отложил фломастер и стал искать что-то в жестяной коробке.
— Что ты ищешь, голубчик?
— Шариковую ручку. Я нарисовал людей, и изо рта у них выходят такие пузыри, теперь я хочу написать в этих пузырях, что они говорят.
— Посмотри у меня в сумке, там должна быть ручка.
Сумка Эди стояла на кресле у камина, большая, кожаная, набитая всякими нужными вещами: там была расческа, пузатый кошелек, обтрепанная пенсионная книжка, банковская книжка, проездной билет на электричку, автобусный проездной билет. Автомобиля у нее не было, вот и приходилось всюду ездить на автобусах. Поэтому в сумке лежало и расписание — книжечка с надписью на обложке «Автобусная компания Релкирка». Роясь в поисках ручки, Генри увидел книжечку и неизвестно почему подумал, что расписание очень нужная вещь, может пригодиться, а у Эди дома наверняка есть еще.
Он посмотрел на нее. Она сосредоточенно шила, наклонив седую голову. Генри вынул книжку из сумки и незаметно спрятал в карман джинсов. Ага, вот и ручка. Он закрыл сумку и вернулся к столу.
— Что ты хочешь на полдник? — спросила Эди, немного погодя.
— Макароны с сыром.
Антикварный магазинчик Дермота Ханикомба стоял в дальнем конце деревни, за воротами перед въездом в Крой, на площадке у пологого спуска от дороги к реке. Когда-то здесь была деревенская кузница, и в доме, где теперь поселился Дермот, жил кузнец. Домик был очень живописен благодаря стараниям Дермота: огромные горшки с бегониями у входа, окна с решетчатым переплетом, толстая соломенная крыша. Но в кузнице он почти ничего не изменил: все те же стены из темного камня, черные от копоти балки, вымощенный камнем двор, где когда-то лошади фермеров терпеливо дожидались, пока их подкуют. И здесь-то Дермот поставил вывеску своего заведения: на борту древней, выкрашенной в синий цвет телеги красивым шрифтом написал «АНТИКВАРНЫЙ МАГАЗИН ДЕРМОТА ХАНИКОМБА». Надпись сразу бросалась в глаза, и многие из проезжающих мимо останавливались, так что торговля процветала. К телеге также было удобно привязывать собак. Вирджиния пристегнула поводки к ошейникам спаниелей и привязала другим концом к колесу. Собаки сели, с упреком глядя на нее.
— Я скоро вернусь, — сказала она им. Они заколотили кренделями обрезанных хвостов, и под их взглядами она почувствовала себя чуть ли не палачом, но все-таки оставила их и, пройдя по камням двора, открыла дверь старой кузницы. Дермот сидел, обложившись бумагами, в своем крошечном, как птичья клетка, стеклянном кабинетике и говорил по телефону, но, увидев Вирджинию, помахал ей рукой и включил свет. В магазине зажглись четыре висящие на шнурах лампочки, лишь слегка рассеяв мрак. Какого только хлама здесь нет: столы и комоды, на них громоздятся стулья, высятся огромные платяные шкафы, тут же молочные сепараторы, тазы для варки варенья, разномастная фарфоровая посуда, медные каминные решетки, угловые шкафы, карнизы, диванные подушки, потертые ковры… Затхло, пахнет сыростью. В душе Вирджинии проснулся охотничий азарт. Походы к Дермоту были своего рода лотереей: никогда не знаешь, что вдруг случайно удастся отыскать, да и сам Дермот не знает.
Она двинулась по узкому проходу между нависающей мебелью с чуткой настороженностью спелеолога. Она уже чувствовала себя не такой несчастной. Хождение по магазинам — отвлекающая и успокаивающая терапия, и Вирджиния позволила себе роскошь забыть на время об Эдмунде, об утренней драме и о завтрашней трагедии.
Подарок для Кэти… Ее глаза выхватывали то один предмет, то другой. Интересно, сколько стоит этот комод, вот это кресло с широкими подлокотниками… поискала пробу на помятой серебряной ложке, порылась в ящике со старыми ключами и медными дверными ручками, полистала страницы почтенного дряхлого фолианта… Увидела кувшинчик для сливок, облитый синей глазурью, стерла с него пыль — нет ли трещин и сколов, но кувшинчик был цел.
Дермот кончил говорить по телефону и подошел к ней.
— Здравствуйте, дорогая Вирджиния.
— Здравствуйте, Дермот.
— Ищете что-то определенное?
— Подарок для Кэти Стейнтон, — она показала на кувшинчик. — По-моему, очень милый.
— Да, прелесть, небесная синева. Я так люблю этот глубокий насыщенный кобальт.
Дермот был полный, с гладким без морщин лицом, пожилой и в то же время как бы без возраста. Щечки у него были розовые, легкие седые волосы стояли над головой, как нимб. На нем был выцветший зеленый вельветовый пиджак с множеством отвисших карманов, на шее эдаким эффектным узлом завязан платок в красный горошек.
— Вы сегодня вторая покупательница, которая пришла за подарком для Кэти.
— А кто была первая?
— Пандора Блэр. Она заскочила утром. Так приятно было увидеть ее снова. Когда она вошла в дверь, я глазам своим не поверил. Она ничуть не изменилась, а ведь прошло столько лет.
— Мы вчера обедали в Крое.
Вирджинии вспомнился вчерашний день, и она подумала, что день был чудесный, один из тех, которые запоминаются на всю жизнь, о них потом с удовольствием говорят в старости, когда не осталось ничего, кроме воспоминаний: «Пандора как раз приехала домой с Майорки, привезла Люсиллу и какого-то молодого австралийца, забыла его имя. Мы играли в крокет, а Эдмунд и Пандора качались на качелях, Пандора заснула, и мы все потом дразнили Эдмунда, какой он увлекательный собеседник, усыпил даму в прямом смысле слова».
— Я раньше никогда не видела Пандору.
— Ах да, конечно. Как время летит, с ума сойти.
— А что она купила для Кэти? Вдруг то же самое?
— Пандора купила лампу, китайскую фарфоровую лампу, а абажур для нее я сделал сам, из белого шелка на нежно-розовой подкладке. Потом мы выпили по чашечке кофе и обсудили все новости. Она очень огорчилась, когда я рассказал ей, что Теренс умер.
— Как не огорчиться. — Вирджиния испугалась, что Дермот сейчас заплачет, и быстро переменила тему. — Знаете, Дермот, я, пожалуй, возьму кувшинчик. Кэти может наливать в него сливки или ставить цветы, и вообще он хорош сам по себе.