Сентябрь
Шрифт:
И вдруг все разом кончилось. Излив злобу, Лотти как бы сникла. Красные пятна на щеках стали бледнеть, она озабоченно сжала губы, стряхнула несколько нитей лишайника, прицепившихся к кофте, пригладила выбившиеся из-под берета волосы, поправила берет. Лицо у нее теперь было умиротворенное, казалось, она выполнила свой долг и теперь с удовольствием прихорашивается.
— Это ложь, — прошептала Вирджиния.
Лотти вскинула голову и засмеялась.
— Спросите кого угодно.
— Все ложь, от начала и до конца.
— Можете говорить что угодно, мне от этого ни жарко, ни холодно.
— Тут и говорить нечего.
Лотти пожала плечами:
—
— И спрашивать я никого не буду, я и без того знаю: это ложь.
Ее сердце колотилось, как бешеное, колени дрожали. И все же она повернулась к Лотти спиной и пошла прочь, шагала уверенно и неторопливо, зная, что Лотти смотрит ей вслед, и не желая доставить ей радость проявлением слабости. Самое трудное было не оглянуться. У Вирджинии волосы шевелились от ужаса, она боялась, что вот сейчас, сию минуту Лотти бросится на нее, вцепится в плечи своими пальцами-когтями и свалит на землю с нечеловеческой силой, как чудовище из ее детских кошмаров.
Но ничего не случилось. Вирджиния ступила на берег и почувствовала себя немного увереннее. Вспомнила о собаках и хотела свистнуть, но губы у нее пересохли и дрожали, пришлось немного подождать. Наконец ей удалось издать тихий жалобный звук, но набегавшиеся в напрасных поисках зайца спаниели Эдмунда мгновенно откликнулись и помчались к ней сквозь заросли, все в репьях и колючках, забившихся в их шелковистую шерсть.
Никогда в жизни она так не радовалась появлению своих собак, сердце переполняла благодарность за их мгновенный отклик.
— Дорогие мои, хорошие… — Она остановилась и стала гладить их, — сразу же прибежали, спасибо вам. А теперь домой.
Они побежали вперед, Вирджиния за ними по дорожке, все так же спокойно и неторопливо. Она позволила себе оглянуться только у поворота реки, где скрытая деревьями дорожка делала поворот. Тут она остановилась и посмотрела назад. Мост был еще виден, но Лотти на нем не было. Она ушла, сделав свое черное дело. Вирджиния глубоко, судорожно вздохнула и почувствовала, что ее охватывает паника. Бороться с ней она не могла и, забыв о кувшинчике для сливок, не чувствуя стыда, бросилась бежать домой, к Эди, к Генри, к усадьбе Балнед, где она укроется, как в крепости.
Мысли все вертелись и вертелись по одному и тому же кругу.
Это ложь.
Было два часа ночи, Вирджиния никак не могла заснуть и глядела широко открытыми глазами в мягкую темноту. Глаза резало от усталости, но она ворочалась с боку на бок, воевала с подушками, ее бросало то в жар, то в холод. Она без конца вставала, бродила по дому в ночной рубашке, пила воду, ложилась и пыталась уснуть, но сон не приходил.
На другом краю кровати, где всегда спит Эдмунд, мирно спал Генри. Взбунтовавшаяся Вирджиния нарушила один из строжайших запретов мужа и положила сына с собой. Она время от времени протягивала руку и дотрагивалась до него; его легкое дыхание, тепло, которое она ощущала сквозь фланель полосатой пижамы, успокаивали ее. В огромной кровати мальчик казался совсем маленьким, чуть ли не младенцем.
«Помешана на мужчинах. Сегодня один, завтра другой, жить без них не могла. Шлюха, настоящая шлюха».
Леденящая душу картина упорно стояла перед глазами, в уши лезли настырные слова Лотти, точно крутилась заезженная пластинка, и никак ее не остановить. Нескончаемые круги ада, и нет исхода, нет избавления…
«А они были любовниками, ваш муженек и Пандора… Эдмунд уже женатый мужчина, да еще с ребенком…»
Эдмунд и Пандора… Если это и правда, Вирджиния никогда ничего ни на миг не заподозрила, ей такое и в голову не могло прийти. В своем доверчивом неведении она не искала улик, не пыталась уловить тайный смысл в небрежно брошенных словах Эдмунда, в его непринужденной манере. «Пандора вернулась, — сказал он, наливая себе виски, и пошел к холодильнику за льдом. — Нас пригласили на обед в Крой». Вирджиния ответила: «Замечательно» и перевернула говяжьи котлеты, которые жарила Генри на ужин. Пандора была всего лишь легкомысленная младшая сестра Арчи, она жила на Майорке и вот теперь приехала домой. И когда, наконец, старые друзья встретились, она не придала значения братскому поцелую, которым Эдмунд коснулся щеки Пандоры, их смеху, вполне естественной нежности и теплоте его приветствия. Все остальное время Вирджиния с увлечением играла в крокет, ей было совершенно неинтересно, о чем беседуют Эдмунд и Пандора, качаясь вместе на качелях и наблюдая за игроками.
Но ведь и в самом деле, не все ли равно, о чем они говорили? Вирджиния, где твой разум? Да, они были когда-то страстно влюблены друг в друга, их бурный роман завершился близостью, ну и что? Пандора в восемнадцать лет была ослепительна, Эдмунд — молодой мужчина в расцвете сил. Ради Бога, ведь ты живешь в двадцатом веке, и супружескую неверность сейчас называют не изменой, а внебрачными отношениями. К тому же все это случилось давно, больше двенадцати лет назад, и Эдмунд изменил не ей, Вирджинии, а своей первой жене Каролине. Каролина умерла, былое быльем поросло. Из-за чего так мучиться? Какая глупость.
«И семья молчала, хотя все знали. Но от людей правду не утаишь. И все равно все молчат, будто в рот воды набрали. Потому меня и уволили, слишком уж много я знала».
Все знали… Кто знал? Арчи? Изабел? Ви? Неужели Эди тоже знала? Если они знали, то, значит, сейчас настороженно наблюдают за событиями, опасаясь, что все начнется сначала. Наблюдают за Эдмундом и Пандорой, наблюдают за Вирджинией, и в их глазах жалость, которой она никогда раньше не видела. Тревожатся за Вирджинию, как когда-то тревожились за Каролину? Сговариваются между собой, будто заговорщики, хотят скрыть правду от второй жены Эдмунда? Если так, то они предали Вирджинию, ее предали те самые люди, которых она считала самыми близкими и дорогими друзьями, кому больше всего верила.
«А почему, в таком случае, ваш супруг ни с того, ни с сего сорвался в Америку? Изменит он вам, как изменял своей первой жене, бедняжке».
И это страшнее всего — сомнения, они ее истерзали. Эдмунд улетел. Ему действительно нужно было лететь в Америку, потому что требовали дела, или он придумал шитую белыми нитками отговорку, чтобы вдали от дома и Вирджинии все обдумать на свободе и принять решение? Решение надо принимать потому, что он любит Пандору, всю жизнь ее любил, и вот она вернулась, красивая, как прежде, а Эдмунд снова связан по рукам и ногам: женат на другой женщине.
Эдмунду пятьдесят лет, это трудный возраст, мужчины переживают в это время кризис, мечутся. Эдмунд всегда был очень сдержан, Вирджиния обычно понятия не имела, о чем он думает. Сейчас она уже почти не сомневалась: он порвет тяготящие его узы и уйдет, бросит ее, разрушит их брак и ее жизнь. Они с Генри останутся среди обломков карточного домика, который она считала несокрушимой крепостью.
Думать об этом было невыносимо. Вирджиния сжалась в комок, спряталась лицом в подушку, гоня прочь страшные мысли. Нет, такого ужаса не случится, все это неправда, она не верит.