Сэр Евгений. Дилогия
Шрифт:
Легкая кавалерия противника попыталась преследовать нас, но, окрасив воду в речушке своей кровью, развернувшись, ускакала вспять. Тяжеловооруженные бургунцы даже не стали делать попыток переправиться на другой берег.
Впрочем, наш окончательный разгром был только делом времени. Стоило нам отступить от реки, как конница, переправившись, снова повиснет у нас на плечах, а дожидаться подхода вражеской пехоты - тоже своего рода самоубийство, так как значительный перевес сил противника уже автоматически давал ему победу. Я быстро прикинул свои потери. Погибло двадцать шесть лучников и больше половины латников, в том числе их командир, Черный Дик, но еще большие потери понесли немцы и швейцарцы. Копейщиков из трех сотен солдат осталось не больше шестидесяти человек, но как воинское подразделение
Какие потери понесла кавалерия, подсчитать было невозможно. Вместе с раненым в бедро графом на другой берег речки переправилось полторы сотни всадников. Хотя рана графа была не опасна, но в седле он сидеть не мог и теперь лежал на плаще, наброшенном поверх ложа из нарубленного кустарника.
– Господа, не вижу другого выхода, как только сдаться, - этими словами открыл наш военный совет граф.
Швейцарский лейтенант и я согласно кивнули. Да и что тут скажешь? Помимо убитых в сражении солдат у нас было около сорока человек раненых. Я прикинул, что если мы решимся на новое сражение, то драться с противником нам придется в пропорции "один к трем". Единственное, что радовал меня, то это приличный запас стрел оставшийся у лучников. Граф предложил дождаться приезда самого Буанаротти и только тогда начать переговоры, а сейчас послать кого-либо из нас, чтобы сообщить противнику о нашей сдаче. Пошел я. Выйдя на берег, я криками и жестами добился того, чтобы кто-нибудь из всадников подъехал поближе, затем растолковал ему, что мы готовы сдаться и хотим обговорить их условия с командующим. Солдат уехал, а мы стали ждать. Я был злой и голодный. Хотя часть моих доспехов пришла в негодность, мне на этот раз здорово повезло. На мне кроме синяков ушибов, не было не царапины. Большинство солдат сейчас сидели у костров, чистили оружие и сушили амуницию. Унылые лица и хмурые взгляды. Так в унылом молчании прошло около двух часов, пока на противоположном берегу не наметилось оживление. Подошел отряд вражеской пехоты, сопровождавший небольшой обоз. На том берегу реки тут же занялись костры, на которых стали готовить пищу. Нам же оставалось глотать слюни. И только когда солнце покатилось с небосклона, прискакал главнокомандующий во главе свиты и отряда конных солдат. С его появлением мы снова собрались на совет. Граф сказал, каких условий следует придерживаться на переговорах, после чего я снова вышел на берег. Переговоры с офицером из свиты Буанаротти долго не затянулись, так как мы и наши противники прекрасно понимали, как обстоят дела.
Единственное, что мы могли сделать в нашей ситуации, то еще выдержать сутки, а то и дать бой, но и то и другое было совершенно бессмысленным в нашем положении. Так как дело шло к вечеру, то мы договорились, что сдача произойдет завтра, с раннего утра. На том и решили. Офицер поехал в свой лагерь, а я немного постоял, а затем побрел вдоль берега. Пройдя ярдов пятьдесят, я набрел на песчаную отмель, где скинул всю одежду и минут двадцать плескался в воде. Потом прилег на солнце, прикрыл глаза и задремал. Я бы спал еще, но чужое присутствие, заставило меня, словно зверя насторожиться, а затем проснуться. Открыл глаза. В двух шагах от меня сидел Игнат. Увидев, что я смотрю на него, сказал виновато: - Я искал вас, господин.
Я сел, потом сказал: - Все нормально, парень.
Ближайшие кусты темнели черным пятном в сгустившихся сумерках. Где-то недалеко закричала хрипло какая-то птица. В траве звенели цикады. Вдруг что-то неожиданно плеснуло в воде, почти рядом с берегом. Я вскочил на ноги, за мной тут же оказался на ногах телохранитель. Пока я всматривался в темную воду, за моей спиной раздался голос Игнацио: - Рыба плеснула. Видно крупная, вон как хвостом по воде ударила.
Подойдя к одежде, только начал одеваться, как… мне в голову пришла одна мысль, и я снова посмотрел на черное зеркало воды.
"Гм!
– и я посмотрел в сторону лагеря противника.
На противоположной стороне речушки горело множество костров, на фоне которых виднелись темные фигуры солдат Буанаротти. Они ели, чистили оружие, разговаривали. Часть лагеря было ограждено возами, рядом с ними поставили палатки офицеров и самого командующего. Его палатку охранял часовой. С другой стороны лагеря, выходившего на свободное пространство, редкой цепочкой стояли часовые. Усиленный пост был выставлен прямо на берегу. Две пары солдат то сходились и расходились в разные стороны. Я заметил, что ходят они недалеко. Тридцать - сорок ярдов в сторону. План потихоньку вырисовывался у меня в голове, приводя меня во взвинченное состояние.
Снова бросил взгляд в сторону шатра командующего. В этот самый момент полог откинулся и оттуда вышли двое. Один поддерживал другого под руку. Пьяный, похоже, уже и лыка не вязал. У главнокомандующего шла пьянка. Если до этого у меня были сомнения, то сейчас они стали испаряться. Посмотрел в сторону нашего лагеря. Наши солдаты тоже сидели у костров, но, ни радости на их лицах, ни веселого гомона, ни аппетитного дымка в нашем лагере не было. Радость, оттого что они живы, которую они испытывали вначале, сейчас уже рассеялась. Осталась злоба, голод и печаль. У многих из них на поле боя остались друзья и приятели, а то и близкие родственники. Глядя на эту мрачную картину, неожиданно почувствовал непонятно откуда взявшееся чувство вины.
"Дьявол! Я сделаю это! И пусть меня после этого…. Да что тут говорить! Делать надо! И все тут! Палатка командующего стоит почти впритык… к возам…. Хм! Значит с той стороны только внешнее охранение. Пост или два. Как часто они меняются? Попробуем отследить, тем более что лагерь затихнет еще не раньше, чем через час".
– Игнацио, подойди, - обратился я к своему телохранителю, который теперь один сопровождал меня в военные походы. Джеффри, после тяжелых ранений под Кодигоро, теперь плохо передвигался, прихрамывая на левую ногу, а значит, воевать в полную силу он мог теперь только сидя на лошади. Русич подошел: - Слушаю, господин.
Я объяснил ему, что хочу сделать.
– Я с тобой, господин.
– Вот и хорошо. В лагере не все еще легли спать, так что у нас есть время понаблюдать за часовыми.
Как только вражеский лагерь погрузился в сон, мы с Игнацио вошли в воду. Волна дрожи прошла по всему телу, несмотря на теплую воду. Слабое течение и пологий берег помогли нам без проблем выбраться на противоположную сторону. Шли не торопясь, с оглядкой, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в ночную темноту. Обойдя по широкой дуге вражеский лагерь, мы стали осторожно приближаться к нему со стороны обоза.
Двое часовых, обнаруженных нами у возов, очевидно, решили отстоять свою смену с комфортом или посменно, потому что один из них сейчас сладко спал на земле, чуть похрапывая во сне, а второй, опираясь на алебарду, дремал стоя.
Подкравшись сзади к стоявшему солдату, я левой рукой зажал ему рот и одновременно вздернул его голову вверх, а еще через мгновение острое лезвие кинжала перерезало ему горло. Часовой забился в моих руках, как смертельно раненная птица, а из его раны неслось легкое клокотание, которое издавали кровавые пузыри, лопаясь на рассеченном горле. Не успел я положить труп на землю, как тело второго солдата, пронзенное несколькими ударами кинжала Игнацио, сначала выгнулось дугой, затем, дернувшись пару раз, обмякло и замерло. Русич вытер кинжал об одежду убитого солдата и легко поднялся на ноги. Первой моей мыслью было снять с солдат одежду. Мало ли на кого наткнемся в лагере, а так больше шансов, что привлечем меньше внимания.
"Идея хорошая, но вот время…. Поджимает. К дьяволу! Рискну!".
Еще раз огляделся, затем махнул рукой Игнату, чтобы следовал за мной, и стал осторожно пробираться между возами к палатке Буанаротти. Была опасность, что тот не будет спать, но когда мы к ней подобрались, в ней не было света. Подобравшись вплотную к шатру главнокомандующего, приложил ухо к тонкой материи. Легкое, еле слышное ровное сопение, говорило о том, что находящийся там человек, спал.