Серая Дружина-2: Доспехи для шута
Шрифт:
Он звучно отряхнулся и принялся оживленно пересказывать мне свою реакцию, когда он увидел, что вместо условленного водного колосса в поселке царит водный хаос.
– Но ты права, это даже лучше всех отвлекло. Э! А может, мне водоплавающим заделаться? Летаю, опять-таки, не очень, плаваю, конечно, тоже, но всплываю красиво, хоть и брюхом кверху…
Я сидела на берегу, поджав ноги, и дрожала мелкой дрожью. В двух шагах катила воды та самая река. На берегу лежали остальные. Позади остались столбы сожжения. Все, что перевернулось у меня в мозгах,
И тут пришло время осознать все разом: и серьезность их состояния, и безнадегу нашего положения. Даже притом, что мы сейчас не в «нулевой зоне» – если инквизиторы нас каким-то образом выследят, я могу не справиться с ними, даже несмотря на близость медиума. Эдмус не в счет при любом раскладе. А уж если на нас случайно спириты наткнутся…
Я вдруг поймала себя на том, что сижу неподвижно и рассматриваю свои руки – они только недавно просохли. И еще – что мне отчаянно хочется реветь, и больше всего на свете я сейчас боюсь не спиритов и не таинственных моонов, а банально своих товарищей по Дружине. Точнее, того, что с ними могло произойти.
– Хочешь, поистерим вместе, чтобы тебе не скучно было? – предложил Эдмус, трогая меня за плечо. – Я прямо мастер истерить, но ты же, наверное, это знаешь. Еще умею на луну выть, ну, луны пока нет, зато есть эти трое, так что если ты сейчас сядешь вон там…
Болтовня шута подействовала на меня, как анальгетик. Я смогла подняться и подойти к троим дружинникам на берегу. Если случилось самое страшное – я бы все равно этого не предотвратила, теперь оставалось действовать по максимуму.
Все трое выглядели просто ужасно, но все были живы, по крайней мере – Веслав и Виола, насчет Йехара у меня сначала возникли сомнения. С виду рыцарь и не дышал вовсе, мне с трудом удалось поймать пульс, а о том, чтобы вернуть странника в сознание и речь не шла. Похоже, что дела обстояли очень серьезно: едва ли простой болевой шок мог дать такой эффект.
– Наверное, очнется, – тормоша Виолу, сообщил Эдмус. – Немного воды наглоталась, и полосы тут, на спине, красные, кнут, что ли. Отойдет скоро.
– Он тоже, только в иной мир, – пробормотала я, оставляя попытки привести в себя Йехара. – Наверное, это из-за Глэриона. Они долго были разделены…
Веслав по-прежнему метался и бредил. При этом – вот опять пример его нетипичности! – лоб алхимика оставался холодным, а лицо – спокойно-сосредоточенным: таким он бывал в бою или когда объяснял нам очередной абзац Книги Миров. И голос не подходил к метаниям: сиплый и будто бы сорванный, он сохранял ненормальную ровность тона.
– Нет призыва, и нет пути, –повторял алхимик начала на местном, потом по-русски, а через секунду уже переходил на латынь, которую я знала на уровне фразы «Fiat lux» – потому что эту фразу каждый новичок из Светлых Стихий задавался непременной целью наклеить и повесить на себя, где только можно. Помнится, кое-кто даже татуировки делал… Я сумела разобрать только слово «преграда» – «obex» – и то была не уверена. И потом опять: – Призыва не было. Призыва не было.
Он глубоко вздохнул и вдруг перестал метаться. Голова чуть приподнялась, а голос не изменился, но приобрел какой-то новый, по-особенному размеренный тон:
– Но он будет. Он шагнет в мир, в плаще из тьмы, с кровавым венцом вокруг чела…
Я наконец вспомнила, где могла слышать этот тон. На практическом по теории прорицаний нам показывали однажды зрящую, которая впала в транс. Как еще можно объяснить то, что алхимик использует невиданные для него речевые обороты?
Веслав выдохнул сквозь зубы, и голос его приобрел прежний тон:
– Этого не смогли сделать страх или боль, – и отозвался сам себе: –Есть еще долг и гнев. Есть еще многое.
Но та зрящая, вроде, сама с собой не разговаривала. Впрочем, какая разница.
– Веслав! Весл, очнись.
– Ему нет дороги сюда. Нет призыва и нет пути.
– Слышала, знаю, очнись! Ну, давай, давай, открывай глаза, пожалуйста…
Никогда не слышала, чтобы прорицателей пытались вернуть из транса холодной водицей в лицо и похлопыванием по щекам, но с алхимиком неожиданно прокатило: он открыл глаза и вздохнул так, будто час занимался подводным плаванием без маски и кислородных баллонов. И тут же умножил мое облегчение в два раза, показав, что может говорить и что мозги у него не отшибло:
– Остальные здесь? Живы?
Он попытался приподняться и сесть, я поддержала его под спину и постаралась, чтобы в голосе не было заметно сумасшедшей радости, которую я чувствовала на самом деле.
– Живы. Но, похоже, только чуть. С Йехаром очень плохо, не знаю, почему… – я остановилась: испугалась гримасы боли, которая в этот момент появилась на его лице. Алхимик прикусил губу, будто старался не дать вырваться каким-то словам. – Не знаю, что делать, может, какой-нибудь эликсир…
– Сумка и плащ…?
– Здесь, правда, вымокли, а может, что и разбилось. Я туда не лезла, надеялась, ты посмотришь сам. Но ведь если что – ты сможешь приготовить, или… что такое?
У алхимика вырвался протяжный стон не столько боли, сколько горя. Пару секунд он боролся с дергающимися губами, потом выдавил через силу:
– Н-не смогу. Руки…
Я опустила глаза вниз. Я увидела то, на что не смотрела раньше – и хорошо, что не смотрела. Я и сейчас после первого же взгляда отвернулась, еще и глаза зажмурила…
Я помнила и представляла себе за эти два дня и четки боли, и испанский сапог, и пресловутую дыбу – чего только не воображала, а до банального ломания пальцев так и не додумалась.
Когда я смогла посмотреть на алхимика опять, он сидел, скрючившись и прикусывая губу, а выражение лица у него было непривычно виноватым. Эдмус не подходил к нам: понимал, что что-то не так, и держался в стороне.
– Жаль, не действовала «Горгона», – сорванным шепотом проговорил Веслав. – И ведь как они… угадали! Как знали прямо…