Сердца и судьбы
Шрифт:
– Пропала, – ответила миссис Блоттон, и Артур подумал: «Конечно, она! Ну конечно!» Ведь если ребенок пропадает раз, второй, то пропадает и в третий; своего рода пожизненная привычка, или тенденция, если вам так больше нравится. Но Эллен Рут? Элинор Вексфорд стала Эллен Рут? Немыслимо!
– Для черного, – сказала миссис Блоттон, – вы не так уж плохи. Курите?
– Нет, – сказал Артур.
– Ну что же, – сказала миссис Блоттон, прощая его, – и это уже кое-что. Мир вроде бы на том стоит, что люди в нем всякие.
– Наверное так, миссис Блоттон.
К его удивлению, она пожала ему на прощание руку и улыбнулась, и он увидел, что в ней есть свое обаяние. Может быть, родители все-таки не осудили бы его за образ жизни, который он избрал. Он вдруг понял, что это он считал, будто обязан следовать их путем, он, но не они – навязчивая идея, рожденная ощущением вины, что вот он живет, а они погибли внезапно и насильственно. Предать их убийц в руки правосудия он не мог, но жизнь свою он посвятил тому, чтобы исправлять содеянное зло. И этого, наверно, достаточно. Он вышел из номера 208 более упругой походкой с более легким сердцем и заметил, что даже здесь, у этого унылого пригородного шоссе в кустах поют птицы, на розах набухают бутоны, а на подоконниках сидят кошки и смотрят на него круглыми судейскими глазами, но на этот раз словно оправдывая, а не осуждая.
УЗОРЫ ВИНЫ
Артур Хокни расстался с миссис Блоттон и тут же отправился в Истлейкский распределительный центр.
Он увидел низкое современное здание из бетона и стекла, – бетон весь в разводах сырости и граффити, а стекло грязное и кое-где разбитое. Центр был не настолько новым, чтобы не успеть обветшать тем своеобразным скорбным манером, какой свойствен запущенным современным зданиям – словно они жаждут как можно быстрее вновь превратиться в те материалы, из которых их так непродуманно создали.
Артур постучал в облупившуюся дверь. Ниоткуда не доносились голоса играющих детей, детский смех. Почему так? – подумал он. Миссис Блоттон упомянула, что Эллен Рут стригли наголо. Кто в нынешнее время стрижет маленьких девочек наголо?
В конце концов дверь открыла молодая женщина, наполовину китайского, а наполовину (как он узнал позже) уэльского происхождения. Она была, подумал Артур, удивительно хороша собой. Перекормленный доберман с любовью следовал за ней по пятам: из кармана зеленого халата (от которого ее зеленые раскосые глаза казались еще красивее) она время от времени вынимала галету из мозговой косточки и скармливала ее псу.
– Мы закрыты, – сказала Сара Доби, в свою очередь не оставшаяся нечувствительной к черной благородной красоте Артура. – Жаль, что не раньше. А вы какую организацию представляете? «Права животных», Королевское общество защиты животных от жестокого обращения, Охрану детей от него же, Отряд по борьбе с мошенничеством, «Электрические игрушки Хорнби»? Они тут все побывали.
Артур объяснил, что привело его туда, за обедом в тот же вечер. (Порой у очень хорошеньких, очень жизнерадостных и слишком умных девушек нет никого постоянного – какой молодой человек способен выдержать такую нагрузку? Тут требуется мужчина постарше, поопытнее, а они обычно женаты, или же еще почему-либо недостижимы.) Доберман отправился с ними и чинно свернулся под столиком, принимая кусочки овощного пирога Сары и бифштекса Артура. Сара была вегетарианка.
– Эллен Рут? – воскликнула Сара. – Но ведь с нее-то все и началось!
– Что началось?
– Да скандал! Конечно, его постарались замять и в газеты ничего не попало.
И она рассказала ему, что произошло. Она, Сара Доби, работала секретаршей в местном отделе социального обеспечения. (Естественно, квалификация ее была излишне высокой – магистерская степень по философии, но кто бы ее нанял в качестве философа? Да еще с ее внешностью? Изумительная внешность!) Аннабел Ли, воспитательница-мать в Истлейке, сообщила об исчезновении девочки, видимо, убежавшей. Полиция разыскать ее не сумела. Отдел социального обеспечения, уже встревоженный сведениями, просочившимися из Истлейка, направил туда Сару в качестве уборщицы, чтобы она выяснила, что там происходит.
– Всегда можно определить характер белой женщины, – сказала Сара, – по ее отношению к обслуживающему персоналу, особенно если этот персонал чернокожий, краснокожий или желтокожий, как она выразилась бы. И можете мне поверить. Аннабел Ли была скверной, скверной, скверной! Она умела ловко маскироваться перед инспекторами, но как уборщица я скоро обнаружила, что она запугивает и мучит детей, а собак держит впроголодь и взаперти. Ну а воспитатель-отец, хотя отлично владел новейшей педагогической терминологией, помешался на игрушечных поездах и либо не знал, либо не хотел знать того, что происходит, лишь бы получать свое жалованье и пополнять свою коллекцию.
Она, Сара Доби, составила доклад, отправила его по почте и в ту же ночь, мало что зная о собаках, но измученная их воем, открыла дверцу в загородке, а они выскочили. Она этого не ожидала. Аннабел Ли скатилась по лестнице узнать, что происходит, а собаки кинулись к ней, а она почему-то перепугалась и побежала через болота, а собаки бежали за ней («Просто хотели, чтобы их вывели погулять, бедняги!» – сказала Сара), и она выскочила на шоссе, где ударилась о крыло грузовика, отлетела на скоростную полосу и погибла.
– Я бы хотела почувствовать хоть жалость к ней, – сказала Сара. – Тем более что в конечном счете во всем виновата я. Знаю, что должна бы раскаиваться, но почему-то не могу. Наверное, дело в моей степени по философии. Она способствует абстрагированию. Может быть, мне надо полечиться?
– Не думаю, – сказал он.
Хорес Ли, казалось, был больше расстроен необходимостью разобрать свою железную дорогу – приют закрыли, а детей, к большому их облегчению, распределили по другим центрам, – чем гибелью Аннабел Ли или потерей места.
– Ничего нет страннее людей, – вздохнула Сара (которая иногда любила пускать в ход не вполне стилистически правильные обороты, чтобы дать себе передышку от размеренной литературной речи, обычно ей свойственной), и Артур согласился. Странно, подумал он: что-то в Саре было общее с Хелен – высокие скулы, мягкий взгляд, только у Сары это был взгляд оптимистки, а не пессимистки, женщины, которая видит ответ на свои проблемы в действии, а не в покорности.
Короче говоря, Сара задержалась, чтобы проследить за закрытием Истлейка. Для одного добермана она подыскала хороших хозяев, для Котелка, но не для другого, который сейчас лежал под столиком, – его она назвала Ким. Только собак она знает плохо и оставить его себе не может.