СЕРДЦА ЛИМОННЫХ КАНАРЕЕК
Шрифт:
– Да чего ж тут страшного? – недоумевал профессор. – Какая угроза? У нас все сотрудники почти заразились, восемьдесят человек, и ничего – ходят по этажам, смеются, обмениваются новыми фразами. Совершенно безобидный процесс! Первый день немного неуютно, по себе знаю, но если не проводить операций и не управлять автомобилем – то и последствий никаких. Любое снотворное действует. А если совпасть с зоной молчания, можно отлично высыпаться, автор же тоже человек, тоже спит!
Но к его аргументам не прислушались. Позже профессор, впрочем, как и все инфицированные, узнали, откуда взялась такая спешка, но в те февральские дни обстановка в клинике стояла почти военная и на праздные вопросы никто отвечать не собирался.
Дважды в день – в десять утра
Первый коллектив был самым закрытым и разрабатывал вариант «биодиверсии нового поколения». Тут, наверное, и объяснять ничего не надо. Здесь были в основном аналитики ГРУ и представители других военных ведомств.
Во второй группе поиски Автора велись среди оппозиции – то есть, речь шла тоже о диверсии, но уже со стороны пятой колонны.
В третьей, самой малочисленной группе, искали причину «случайного сбоя» в психике и биографии первого инфицированного. Специалисты проверяли, а не транслирует ли всю эту белиберду сам несчастный радиоведущий. То есть, не Автор ли он сам. С ним работали лучшие психоневрологи, гипнотизеры и штатные экстрасенсы. Проводились различные, иногда даже жестокие, эксперименты. Пока в этом направлении подвижек у оперативников не было.
Четвертая команда по штату сотрудников была, напротив, самой раздутой. Здесь, пользуясь всевозможными картами и справочниками, поквадратно прочесывали территорию России и сопредельных ей государств на предмет совпадения с ориентирами в текстах Автора. Следует отметить, что на пути сыщиков неожиданной помехой оказалась детализация полученных телефонных звонков. В идеале расшифровка могла быстро сузить круг поисков, ведь в ту ночь, когда на радио звонил Автор, в базе данных АТС было зафиксировано всего семь соединений – четыре из Москвы и области, два из Санкт-Петербурга и по одному из Сыктывкара и Челябинска. Но адресаты были проверены и после ряда следственных мероприятий забракованы – Автор с указанных номеров не звонил и не мог звонить, даже чисто теоретически. Тем не менее, эти точки связи, а также города и районы, откуда на радиостанцию звонили чаще всего, находились сейчас под особым вниманием сыскарей. А вот среди медиков, входящих в эту группу, возобладало мнение, что звонка не было вовсе. Они считали, что процесс стал «транс-психическим» именно на стадии подготовки к звонку; другими словами, по их мнению, Автор вообще не набирал номер ни на каком конкретном телефонном аппарате, а соединение между Автором и радиоведущим было обеспечено не техникой, а именно психическим состоянием двух абонентов. А значит, искать Автора надо было только исходя из текстов его сообщений.
К четвертой группе был приписан и майор полиции Сергей Нильсович Амзейен, который, как и большинство имеющих доступ к распечаткам сообщений сотрудников, был инфицирован в первый же день. Феномен мгновенного заражения также активно исследовался врачами, но что касается полицейских-криминалистов, то сейчас их просили сосредоточиться исключительно на источнике первичного сигнала. Те же немногие, кто после ознакомления с текстами Автора не был инфицирован, помимо прочего, проходили дополнительные тесты и сдавали кучу анализов – в их организме искали особенности, вызывающие к этой болезни иммунитет.
Сергей Нильсович погрузился в новое задание. Любовь к милой незнакомке, которая волновала сердце нашего героя еще два дня назад, почти улетучилась. Майор был настолько обескуражен появлением в голове посторонних мыслей, что собственные внутренние монологи временно потеряли власть над его вниманием. Но вскоре…. Вскоре он сделал одно открытие, которое его чрезвычайно смутило, и о котором он пока не решался доложить кому-либо из коллег, так как не знал в какие слова облечь зародившееся предчувствие. Дело в том, что он стал воспринимать тексты Автора иначе, чем ранее. Стал узнавать ситуацию, в которой тот находился. И чем дольше прислушивался к звучанию чужого и до оторопи чуждого голоса, тем явственнее различал в этом звучании свои чувства! Неумолимо и неуловимо воля далекого Автора, бормочущего и напевающего все эти странные тексты, склонялась к действию, которому майор не переставал удивляться и в своём душевном укладе – безнадежно навязчивой и глупой мании длить всё, что напоминает о невозможном, но возможном свидании с Ней. Этот раскачивающий нутро ритм, будто тебя болтает в ванной игрушечным прибоем – его майор тоже узнавал, и невероятную рассеянность в паузах между мыслями, будто на весь день заколдован спетой с вечера колыбельной…
«Вот смотри, – говорил себе Сергей. – Вот эти его «семенки, да семенки» или «ешь ещё, ешь ещё, ешь…» – это же твои собственные поэмы ненормальные. Только что за тобой их никто не записывает, а так – один в один! Помнишь, очередь на маршрутку пропускал, чтобы Её дождаться? Стоял, и как Винни-Пух пыхтел: «Придёт, придёт, она придёт, и днем и ночью буду ждать, и в дождь, и в морось, и в туман – она придет, ты потерпи».
Сходство было очевидно. Более того, он обнаружил, как позабытая им влюбленность вернулась и захватила его с новой силой. Сергей даже поймал себя на мысли, что не прочь собрать и выпустить сборник, посвященный своим лирическим переживаниям, пусть бы и в одном экземпляре. Он мог не хуже, а даже интереснее и лучше…. Вот сегодня, например, утром все цепанули сообщение – «Грядет с шестого этажа! Сломали лифт – и молодцы, пусть ножки разомнет, ланета», все цепанули и бросились отсекать населенные пункты, ограниченные пятиэтажным строительством. Принялись поздравлять друг друга с серьезным продвижением. Кто-то там полез разбирать этимологию слова «ланета», а он один ходил вдоль окон и пробовал сочинить строчку, которая могла бы посоперничать со строчкой Автора. У него получалось так: «Из рукава лежит рука, дешевое пальто, и на коленях пальцы голубеют – под сенью вечера в забрызганном окне…» Вскоре его от этого занятия оторвали – руководство требовало к полудню скорректировать психологический портрет с учетом новой информации.
«Новой! А где ж её взять-то?» В девяти последних сообщениях ничего нового майор не обнаружил. Спорить, однако, было бесполезно, и он стал выдумывать. В отчет смог добавить одно предложение: «…возможно эротоман, сластолюбивый и развращенный человек, который ставит получаемое им удовольствие выше интересов окружающих». Прочитал и сморщился – домыслы и пустой формализм. Совсем не того надо искать, кто описан в бумаге. Он знал кого. Чувствовал, но описать не мог. Да и не хотел.
Объявили, что можно пойти посмотреть настроенный разведчиками экран со спутниковыми съемками местности. Распечатав «скорректированный» портрет, Амзейен спустился в холл.
6.
– Проходите-проходите, Лакша Матвеевич, я вас жду! – вскрикнул Зиновий.
Историк двинулся от дверей по длинной, не меньше десяти метров, ковровой дорожке, а директор школы встал из-за стола и направился к нему. Где-то посередине они встретились. Рукопожатие: глаза блестят, смотрит снизу вверх, с интересом, даже с некоторым восторгом.
– У меня будет предупреждение? – бесцеремонно спросил Лакша. – Я исчерпал лимит?
– Нет, не исчерпали, – по-прежнему любезно ответил Зиновий и указал на диваны. – Не исчерпали. Но у меня длинный разговор, Лакша Матвеевич, так что если у вас есть планы на ближайший час, полтора, то по правилам вы можете….
– Из школы надо выйти не позже девяти – вот все мои планы.
– На поезд?
Лакша кивнул.
На поезде из педсостава никто не ездил. Получив работу, все меняли местожительство таким образом, чтобы жить на вылете – километрах в двадцати-тридцати, а ему ехать сто семьдесят. Час на пригородном челноке. Вставать в шесть для многих просто неприемлемо.