Сердца Лукоморов

Меньшов Виктор

Царевич опустил голову.

– Ты Демонам донесёшь, скажешь, что жив я.

– Эх ты, воин. Забирай свою игрушку. Я не Демонам, я Лукоморам служу.

Орёл пнул лапой саблю обратно к Ивану.

– Лукоморам служишь, а Демонов на себе возишь, - проворчал недовольный Иван.

Он бережно поднял саблю с земли, обтёр о кафтан и, на мгновение задумавшись, убрал бережно в ножны.

– Так-то лучше будет, - удовлетворённо кивнул Орёл.
– Нашел, тоже, кому голову рубить. Ладно, Яшке скомороху простительно, у него всегда язык да руки наперёд

головы думают, а тебе на роду положено поначалу думать, а после делать. А насчёт того, кого я вожу, и кому служу, это вещи разные.

Я - Орёл, птица вольная, с Лукоморами дружбу вожу, а меня Демоны изловили, в рабство взяли. Не по своей охоте и не по доброй воле я им служу.

– Улетел бы давно!
– выскочил вперёд недоверчивый скоморох.
– Хошь, я тебе верёвку отвяжу? Лети!

– Я и сам бы верёвку эту легко порвал, - с тоской вздохнул Орёл.
– У меня на это силушки вполне хватит. Только Демоны коварны и хитры, они моих орлят у себя залогом держат. Куда же я улечу от них?

– А ты правда Демонам ничего не скажешь про Царевича?
– спросил скоморох, всё еще держа наготове топор.

– Пустая твоя голова!
– рассердился Орёл.
– Да если бы я хотел Ивана - Болотного Царевича погубить, я бы такой шум сейчас устроил...

Осторожно заскрипели за углом двери трактира, кто-то вышел на улицу. Иван кувырнулся через голову, ударился о землю и стал серым Волком. Дядюшка Леший превратился в замшелый пенёк, скоморох поспешно спрятал топор за спину, а я отбросил подальше в сторону палку.

Орёл засунул голову под крыло, всем своим видом изобразив глубокий сон.

Мы насторожённо смотрели за угол, откуда вперевалку вышла моя законная. Она остановилась, подперла лапами бока, обвела нас взглядом своих круглых блюдечек и сказала, шлёпая губой:

– Квак, квак, квак. Вот он, голубчик. Вот он, негодяй, молодость и кварасу мою погубивший! Вот он, кваторый квак в воду кванул! И ведь смотри, что удумал! Он себе козью морду соорудил, плвастическую операцию сделал, думал, не узнаю я его! А рога-то! Рога-то! Люди добрые, существа болотные, посмотрите все скорее, он меня, молодую, кварасивую, на всё болото опозорил! Он мне, несчастной, не успев жениться толком, уже рога наставил!

Насчёт утраченной красы она, конечно, сильно загнула, нельзя потерять то, что не имеешь, и насчёт рогов тоже что-то напутала. Если я и наставил рога, то только самому себе, но в чём-то она была права, и мне стало стыдно. Я потупился и молча переминался с ноги на ногу.

Когда же я решился и поднял глаза, из-за спины моей Царевны выглядывала чёрная борода Черномора, рыжая шевелюра Буяна, острый нос Ярыжки, две одинаково неровно постриженные вихрастые головы Вепря и Медведя, а за ними подоспел и Обжора, который что-то жевал не переставая. Не было видно только Лукомора, который почему-то не вышел на шум, и который был мне так нужен.

– Всё, кварасавчик, - квакнула моя Царевна.
– Не хотел добром, придётся отвечать перед судом.

– Зачем перед судом-то?
– испугался я.
– Может быть, сами, между собой, миром решим?

– Решать теперя я тут всё буду!
– бесцеремонно раздвинув всех, вышел вперёд неряшливого вида мужик с окладистой бородой, толстый, с кружкой в руках, одетый в зелёный кафтан и зелёные сапожки.

– А ты кто такой будешь, чтобы решать?
– не выдержал я такого вмешательства в мою, по сути, личную жизнь.

– Ах ты, сопливый мальчишка! Я - Дмитрий Шемяка!
– побагровел мужик.
– Я здесь суд и я здесь судья! Меня поставили суд вершить на болоте! Я великого князя московского Василия Второго, Тёмного, судил! Я - родной внук Дмитрия Донского!

– В семье не без урода, - вздохнул тихо рядом со мной Яшка.

– Почему Тёмного?
– удивился я.
– Что за странное прозвище у великого московского князя?

– Его и Тёмным прозвали благодаря мне!
– выпятил гордо живот Шемяка.
– Я его судил и ослепил!
– восторженно воскликнул толстый Шемяка. Вот он в историю через меня и вошёл как Василий Тёмный! Тёмный потому, что слепой был, в темноте проживал. Кто бы его по-другому помнил, если бы я к нему руку не приложил?! Понял теперь, умник, как в историю попадают?!

– Теперь я всё понял, - презрительно глядя на толстого Шемяку, кивнул я.
– Теперь я знаю, что значит выражение "Шемякин суд". И насчёт того, как в историю порой попадают, я теперь тоже понял. Великий князь московский Василий Тёмный заслуженно вошёл в историю за силу духа, за благородство, а ты в неё попал - за предательство, за войны междоусобные и суд неправедный и жестокий.

Вообще интересно, сколько же за собой по настоящему великие и достойные люди мелких людишек, вроде тебя вот, в историю тащат!

– Это я-то - мелкий?!
– заорал, ещё больше побагровев, Шемяка, хватаясь за саблю, висевшую на поясе.
– А ну, взять его! Взять этого разбойника!

Выскочили откуда-то несколько здоровых мужиков в такой же, как у Шемяки, зелёной одежде и лихо заломили мне руки за спину, силой заставив опуститься на колени.

– Так-то лучше будет, - кивнул довольный Шемяка.
– Ты постой вот так, а я суд буду вершить...

– Да какой ты судья?
– возмутился, не выдержав, задиристый Буян. Орёшь на всех только. И все приговоры твои наперёд можно предсказывать: казнить да повесить, ты ничего другого не ведаешь.

– Почему это не ведаю?!
– заорал рассерженный Шемяка и с увлечением принялся перечислять, загибая пухлые пальцы.
– Могу повесить! Могу утопить! Могу ослепить! Могу четвертовать! Могу на кол посадить! Могу голову отрубить! Могу лошадьми на части разорвать! Во, видишь какое разнообразие?!

– Вижу, вижу, - хмуро согласился Буян.
– Только где же милосердие?

– Меня на суд не для того ставили, чтобы я милосердие проявлял, оскалился Шемяка, и указал своим слугам на Буяна.
– И этого берите, разговаривает много! Шемякин суд будет!