Сердца под октябрьским дождём
Шрифт:
В финский, как и советский периоды здесь ничего не менялось. Кунгельв словно вычеркнули из всех анналов, стёрли из всех возможных списков, вымарав в том числе из очереди на технический прогресс. Большое счастье – нет, на самом деле! – что сюда провели электричество.
Сейчас, припоминая нюансы моего сюда приезда, я окончательно понимаю: я ехал в Кунгельв не как турист, а как неудачник, что увидел во сне дом, в котором проживал в одной из своих прошлых жизней. Я один из тех бедолаг, что бесследно растворился среди четырнадцати улиц, нескольких переулков и восьмидесяти трёх
Лежу, пытаюсь заснуть. Потом вскакиваю и бесцельно брожу по квартире. Разговариваю с Чипсой – она открывает один глаз и смотрит на меня немигаючи. Снова пробую дверь, тычусь в окна. Как ящерка в аквариуме. Ящерка в аквариуме поумнее. Она всё время смотрит вверх, зная, откуда ждать Длань Дающую.
Я жду её каждую минуту, но ничего не происходит…
3.
Юра был высок, слегка нескладен, сутулился, стригся как придётся, носил очки в толстой чёрной оправе. Несмотря на возраст, страдал множеством мелких, но неприятных болячек, которые, соответствуя его быстрой, порывистой натуре, словно стремились навстречу ему прямиком из старости.
Он был насквозь пропитан простыми вещами и мог с полной ответственностью именовать себя простаком – не тем, что с грубым голосом и мужицкими руками, похожими на наждачную бумагу, любителем смотреть футбольные матчи по телевизору, – простаком другого сорта. Пьющим из гранёных стаканов, стесняющимся врачих в поликлиниках и девушек, которые теоретически могут спросить дорогу. Он обходил таких растерянных девушек за сотню метров и ускорял шаг, когда чувствовал на себе их взгляд.
И любил он, как и все простаки, простые вещи.
Пусть история запертого в квартире не была простой, она смогла зацепить и его. Алёна от неё не отрывалась. Я просто хочу быть ближе к жене, – сказал себе Юра. Сегодня, придя с работы, он совсем не удивился, застав Алёнку у компьютера, она будто не выходила из квартиры. Но, вместо того чтобы ругаться, ухватил на кухне кусок покупного пирога с капустой и тихо подсел рядом.
– Знаешь, я ему написала. Он запретил комментировать, но здесь можно отправить сообщение. Вот, смотри.
Юрий взял жену за локоть, так один из пассажиров в кабине падающего самолёта берётся за штурвал, желая предотвратить или хотя бы отсрочить неминуемую смерть. Алёна взглянула на него так, словно хотела сказать: «Ну как же, как же ты не понимаешь всей серьёзности ситуации? Мне в кои-то веки на самом деле необходима твоя поддержка!» Хорю показалось что он понял чем это Алёнкино увлечение отличается от сотни других подобных увлечений: от плетения бисером, верховой езды, улыбок, которые она посылала незнакомым детям в колясках, так, чтобы не заметили родители, и прочего. Он приобнял её за талию, заметив, что мышцы живота сведены судорогой.
Она вздохнула и открыла страничку своего сообщения:
– «Уважаемый Валентин! Вы пишете, что отчаялись достучаться до «реального мира», что, может, эти записи никто и никогда не увидит. Если вы всё ещё волнуетесь об этом – не нужно, не беспокойтесь. Я увидела их, правда, совершенно случайно,
Пара слов о себе. Мы с мужем живём в Санкт-Петербурге. Никогда не слышала о таком городе как Кунгельв, но судя по всему, это где-то у границы. Мне едва удалось найти о нём хоть какую-то информацию в интернете. Только точку в «Гугл Мэпс», да ещё несколько достаточно живописных фотографий. На одной из них изображена городская площадь, на другой – улица Семи Камней, застроенная старинными двухэтажными домами, относящимися, кажется, к классической эпохе. Уверена, это как раз те здания, которые вы очищали от птичьего помёта. Очень, очень занятно! Ещё несколько старых брошюр с упоминанием какого-то санатория. Но на этом всё, ни городского сайта, ни странички в социальной сети… ваш город, кажется, и вправду уединённое место.
С последней записи, оставленной в этом дневнике, минуло уже более двух лет, но если вам ещё требуется поддержка – хоть какая-нибудь – или реальная помощь, напишите мне, пожалуйста.
А пока я продолжаю чтение. Я остановилась на двадцать втором апреля две тысячи тринадцатого. Если бы я наткнулась на этот дневник своевременно, то пожелала бы вам держаться, но теперь даже не знаю как попрощаться. Поэтому просто – с приветом, Алёна».
Читая, Юрий почувствовал на себе взгляд жены. Пришла Ульрика, старая соседская кошка, которая неведомо через какие лазейки умела проникать в чужие квартиры, призраком вспрыгнула на колени. Алёна говорила, что в ней, помимо норвежской, есть азиатская кровь – кровь настоящих ниндзя.
– Что скажешь? – спросила Алёна, когда он откинулся на спинку стула и принялся массировать брови.
Она ждала от него верной фразы, ключа, что поставит всё с головы на ноги, пустит поток их жизни в верном направлении. Юра хотел отшутиться, но каждая шутка вставала поперёк горла. Наконец выдавил, подключив учительский тон, который звучал непререкаемо в стенах школы, а за их стенами – то так, то сяк, в зависимости от ситуации:
– Ну, что тут сказать… Если этот парень и вправду существует, он, наверное, изрядно потешился. Готов биться об заклад, что не сегодня-завтра ты получишь от него что-нибудь, подогревающее интерес. Запах, но не блюдо.
Алёна разочарованно облизнула нижнюю губу.
– Этот город… мне всё время кажется, что с ним связана какая-то жуткая история, но я не могу вспомнить какая. Как будто его мельком упоминали по телевизору. Но я ведь не смотрю телевизор. Знаешь, это как генетическая память, – она улыбнулась. – Чудная вещь. Мои родители из него не вылезали, а дедушка с бабушкой, с тех пор как у них появился первый «Горизонт», бывало, уходили в заплыв на целые выходные. Так вот, ящик-то мы с тобой не переносим, но ощущение осталось.