Сердца живых

Клавель Бернар

— И все-таки не очень приятно, должно быть, сдавать оружие бошам, даже не попытавшись им воспользоваться, — медленно сказал Каранто.

— Как ты думаешь, в других частях многие поступили, как мы?

— Да, кстати, тут опубликована небольшая заметка, в ней говорится, что в Тулоне моряки пытались потопить несколько военных кораблей. Впрочем, эта продажная газетенка не очень-то распространяется на такие темы. Хорошо бы кого-нибудь расспросить.

Толком они ничего не знали. Фермер боялся преследований и взял с них слово, что они ни в коем случае не станут приходить к нему в дом. К тому же Каранто был еще слишком слаб, и нельзя было думать о том, чтобы тронуться в путь. Им приходилось оставаться тут, вдали от людей, не

получая почти никаких известий, им предстояло и дальше жить на этой горе, в этом лесу, где гулял ветер, в лесу, который стеной стоял вокруг них. Каранто все время говорил о том, что приказ о демобилизации армии был отдан Гитлером. Он утверждал, что французы ни в коем случае с этим не примирятся. По его мнению, что-то должно было произойти, а потому лучше уж находиться в горах, чем в городе, оккупированном неприятелем.

47

Как только кашель у Каранто прошел, он принялся за работу. Надо было расчистить несколько лесосек, перетащить на дорогу вязанки дров и хвороста, распилить поваленные деревья. Фермер явно был доволен помощью солдат. Он доставлял провизию, смотрел, как они работают, а потом возвращался к себе. Он даже дал молодым людям несколько франков, сказав при этом:

— Я хорошо понимаю, тут вам их тратить не на что. Но если вам придется уйти из здешних мест, немного наличных не помешает.

В один из воскресных дней к ним наведался Робер — человек, привезший их в горы. Он рассказал, что некоторые солдаты и офицеры тоже скрываются в окрестных лесах. Где именно они находятся, он не знает, но его товарищи стараются наладить с ними связь. Когда понадобится, он еще раз сюда приедет, но пока что он больше приносит пользы в Кастре, где ждет распоряжений из Лондона. Потом он заговорил о посте наблюдения:

— Ваших товарищей не демобилизовали. Они теперь носят синие мундиры летчиков и нарукавные повязки, на которых стоят три буквы — «ПГП». Это означает: «Противовоздушные гражданские посты».

— Выходит, они помогают бошам? — спросил Жюльен.

— Не думаю. Боши устроили свой пост воздушного наблюдения в замке. А ваши товарищи должны только при появлении самолетов давать сигнал тревоги для гражданского населения. Так что они вроде как бы и солдаты и не солдаты. Кстати, их разоружили. И по-моему, они не слишком-то серьезно смотрят на свои обязанности. Когда их спрашивают, что означают буквы «ПГП», они обычно острят: «Помощь городским потаскухам».

Жюльен сказал, что хотел бы написать Сильвии. Робер и фермер рассердились. По всей округе рыскают жандармы, они вылавливают дезертиров и передают их в руки немецкой полиции. Жюльен, однако, настаивал, и Робер в конце концов согласился взять у него письмо, адресованное Ритеру для передачи Сильвии. Он даже прочел это письмо, желая убедиться, что там нет никаких указаний на то, где Жюльен находится.

Время от времени фермер приносил газеты, служившие молодым людям единственной связью с миром, где бушевала война. Так, 14 декабря они узнали, что Петен направил Гитлеру послание, в котором предлагал сформировать армию, проникнутую духом «европейского сотрудничества»: она позволила бы Франции отвоевать свои колониальные владения. Но Дюбуа и Каранто прежде всего выискивали в газете те сообщения, которые указывали на то, что существуют люди, отвергавшие, как и они сами, даже мысль о возможном сговоре с Германией. В начале января им попались на глаза заметки, где говорилось об инцидентах в Марселе: в гостинице, занятой немецкими учреждениями, взорвалась бомба. Несколько человек было убито, в городе ввели комендантский час — с восьми вечера и до шести утра. В одной заметке было сказано: «Немецкие войска получили приказ применять оружие при малейшей попытке населения сопротивляться распоряжениям властей».

Бандорелли заверил

молодых людей, что в районе Кастра пока спокойно, но Жюльен все больше и больше тревожился за Сильвию. Сам он оказался вдали от войны, он жил теперь еще спокойнее, чем на посту наблюдения, а вот Сильвии каждый день приходилось сталкиваться с немцами. Каждую минуту в городе мог произойти какой-нибудь инцидент, могли прогреметь выстрелы, жизни Сильвии угрожала опасность. В эти дни Жюльен нередко вспоминал покойного мастера. Ведь Вуазен погиб потому, что хотел быть рядом с женой. Перед тем как рискнуть перейти через демаркационную линию, мастер сказал ему: «Думаешь, так весело знать, что твоя жена живет в окружении бошей?» Если он, Жюльен, попытается сейчас проникнуть в Кастр, чтобы повидать Сильвию, ему будет угрожать такая же опасность, что и Вуазену. Как она поступит, если ей сообщат, что Жюльен погиб потому, что не мог больше оставаться вдали от нее? Если его убьют, Ритер отнесет Сильвии их любимые книги, те, что лежат в комнате на посту наблюдения, в его чемодане. В чемодане, принадлежавшем пареньку из Домбаля, который пропал без вести в дни отступления.

Несколько дней спустя газеты сообщили об арестах, вызванных «террористическими и антинациональными актами». Было захвачено оружие, сброшенное на парашютах. Каранто радовался. Значит, и в самом деле нашлись люди, готовые к вооруженной борьбе.

— Если так дальше пойдет, — сказал он, — мы вступим в драку прежде, чем твой приятель Бертье. И нам придется куда труднее, чем ему.

Так они жили до самого февраля. Они уже знали наизусть все истории дровосека, но не мешали ему предаваться воспоминаниям. Старик всем распоряжался, готовил пищу, распределял работу. Однажды Каранто в шутку назвал его «сержантом». Дровосеку это доставило такое удовольствие, что с того дня они его иначе не называли.

В начале февраля молодые люди узнали из газет о том, что создана так называемая французская милиция и отборная часть — французская гвардия. Фермер, принесший газеты, был встревожен.

— Пока нам приходилось иметь дело с фрицами, — сказал он, — можно было надеяться их околпачить, но если уж шпиками стали французы, дело дрянь.

— Вы и вправду думаете, что все это затеяли для того…

Жюльен не закончил фразу. Они без слов поняли друг друга. Бандорелли покачал головой. И только. Было воскресенье, седьмое февраля 1943 года. Погода стояла серенькая, низко нависали облака, и западный ветер нес с собой влагу.

— Мне пора, — сказал фермер. — Пожалуй, еще до наступления ночи разыграется непогода.

Он поднялся и поглядел на солдат; день угасал, в маленькое оконце вливался тусклый свет; Бандорелли явно не хотелось оставлять их в таком грустном настроении, он наклонился над столом и стал рыться в газетах. Найдя статью, которую искал, он подошел ближе к свету и медленно сказал:

— Война, может, кончится гораздо раньше, чем думают. Вот, послушайте: «После героического сопротивления, продолжавшегося два месяца, Шестая армия фельдмаршала Паулюса вынуждена была сложить оружие в Сталинграде перед лицом превосходящих сил противника». Я слушал передачу из Лондона. Би-би-си утверждает, что это не просто разгром, а настоящая катастрофа для немцев.

Фермер пожал всем руки и вышел. Когда дверь за ним захлопнулась, дровосек взял газету.

— Надо и мне это прочесть, — промолвил он. — Казаки всегда были отчаянные солдаты! И все же в четырнадцатом году русская военная машина… Но дело не в этом, главное, что солдаты…

Старик снова пустился в воспоминания, но Жюльем его не слушал. Мысленно он был в Кастре с группой товарищей, спустившихся с гор. Они с юга атаковали немцев, которые закрепились возле заставы. Потом бой шел на улице Вильнев, и раненого Жюльена внесли в дом к Сильвии. Девушка вместе с матерью ухаживала за ним, а папаша Гарюэль, грозный папаша Гарюэль, плакал от полноты чувств.