Сердце Альтиндора. Дилогия
Шрифт:
Я окинул взглядом пространство.
Прямо передо мной высились скалистые отроги гор.
Неужели Туор?!
Я стоял в усыпанной галькой ложбине между крутых холмов, поросших сочной травой. Должно быть, это было русло ручья, становившегося полноводным во время дождя и таяния снегов. Он и сейчас журчал кристально-чистой водой, узкой змейкой огибая принесенные потоком камни. Я обернулся, чтобы взглянуть, куда нес свои воды ручей, и увидел широкое озеро, искрившееся в лучах предзакатного солнца у самого горизонта.
Это могло бы быть озеро Глубокое, расположенное во владениях барона Луда, если бы не одно обстоятельство: Глубокое лежало к югу от Туора, а тут озеро, если судить по положению солнца, находилось на западе.
Нет, это определенно не Туор.
Дальнейшие размышления о том, куда я угодил, прервало неожиданное обнаружение того, что я увидел у себя под ногами. Это была изрядная куча желтого песка уюмской пустыни, которую перенесло куда-то вместе со мной. И не только это. На песке, на подстилке из разбойничьей накидки, лежала улыбающаяся во сне девушка-джугги. А рядом беспокойно озиралась по сторонам большая черная кошка. Повернув морду, она пристально, словно с укором, посмотрела на меня и беззвучно оскалила клыки.
Мне показалось, что еще мгновение, и магия амулета уже не в состоянии будет ее удержать…
И тут спящая зашевелилась и застонала, ее лицо перекосила гримаса боли. Она заметалась на земле, словно пытаясь от чего-то отстраниться или кого-то с себя сбросить.
Кошка тут же забыла обо мне и развернулась к девушке. Я тоже подошел поближе и опустился рядом на колени.
Наверное, ей приснился дурной сон. Я поступил так, как делала мама, когда я был ребенком: нежно провел пальцами по ее волосам, убирая сбившуюся на глаза челку, а потом наклонился и поцеловал ее в лоб.
Материнская магия подействовала. Девушка расслабилась, разжала пальцы, вцепившиеся в края накидки, повернула голову набок и снова чему-то улыбнулась. Потом она сладко потянулась, открыла глаза, и ее взгляд уперся мне в грудь.
Улыбка тут же исчезла с ее счастливого лица, в миг перекошенного дикой злобой. Она подскочила, и наши лица оказались близко друг к другу.
У нее были такие соблазнительные губки. А глаза… М-м-м… В них, даже в таких гневных и непримиримых, можно было раствориться без остатка. Я бы, наверное, не сдержался и поцеловал ее… если бы не лезвие ножа — моего ножа, мгновение назад висевшего на поясе, — врезавшегося мне в горло так, что на нагрудник закапала кровь. Ее взгляд был настолько красноречив, что я не сомневался в серьезности ее намерений. Однако что-то удержало ее руку, и она успела сделать лишь неглубокий, но чувствительный надрез, после чего замерла, разглядывая мое лицо.
Я воспользовался ее заминкой, резко отстранил кривой уюмский нож от горла, а потом слегка выкрутил запястье. Клинок упал на землю, а я получил пощечину.
Нет, это было не больно — она ударила левой рукой, без замаха, — но зато обидно до слез. Я с ней носился весь день, как с родной, переживал за нее, не пожалел единственную «Лечилку», можно сказать, вытащил с того света, а она в меня ножом тычет, а потом еще и по морде бьет.
Девушка что-то сказала и, вырвавшись, вскочила на ноги. Я завладел ножом и тоже поднялся, чтобы не прилетело еще и с ноги. Она снова что-то бросила мне в лицо по-джуггански.
— Чего?! Я не понимаю тебя! — сказал я, убирая нож в ножны.
Она смутилась и, немного подумав, сказала нерешительно по-айленски:
— Ты — не он!
— Естественно! Я — это я, — заверил я ее.
Она смерила меня с ног до головы недоверчивым взглядом и только сейчас заметила рваное платье и открытую на обозрение грудь. Левой рукой она запахнула накидку и тут же правой влепила мне еще одну пощечину.
Вот эта уже была чувствительной!
— Все вы, мужчины, одинаковы, — сказала она, покраснев и отведя глаза.
И увидела непривычный для нее пейзаж. Ее и без того большие глаза поползи из орбит.
— Где это мы? — У нее был восхитительный акцент. Она так мило растягивала слова, словно смаковала их на вкус.
— В Найроване… наверное.
Рука снова взлетела для пощечины, но я перехватил ее, дернул на себя и жестко сказал:
— Ударишь меня еще раз — превращу в крысу!
Она поверила, побледнела, дернулась, чтобы отстранится, и я выпустил ее руку. Девушка не удержалась на ногах и упала на землю. Она хотела было встать, но передумала и… неожиданно заплакала.
Кошка, не вмешивавшаяся в наши разборки, тут же подошла к ней и стала тереться мордой о плечо. Заметив хищника, девушка улыбнулась сквозь слезы, и, обняв, принялась гладить между ушей. Чем совершенно выбила меня из колеи: другая на ее месте подняла бы крик, бросилась бежать, забралась с разбегу на отвесную скалу, а эта…
Пет-терапия пошла на пользу. Девушка перестала плакать и больше не бросала в мою сторону ненавистные взгляды. Она вообще перестала меня замечать, увлекшись довольно урчащей кошкой.
Между тем погода начала стремительно портиться. Подул порывистый ветер, нагнал тяжелые свинцовые тучи. Загремел гром, сверкнула молния, и начался ливень.
А спрятаться на открытой местности было негде. Разве что…
— Айда за мной! — я протянул девушке руку, чтобы помочь ей подняться.
Она гордо отказалась от моей помощи, встала сама. Но вместо того, чтобы последовать за мной, она закрыла глаза и подставила лицо под барабанящие капли.
Конечно, дождь был событием экстраординарным для жителей безводной пустыни. Так что я не стал мешать ей наслаждаться низвергавшимся с небес потоком, и быстрым шагом направился к скалам по дну набухшего ручья.
Пантера заметалась на месте, посматривая то мне в след, то на беспечно стоящую под проливным дождем девушку. Наконец, решение было принято, и она, оборачиваясь, поплелась следом за мной.
Я довольно улыбнулся.
Это мой пет!
Вход в пещеру был просторный, а внутри она еще больше расширялась и возносилась вверх, ощетинившись короткими острозубыми сталактитами. Ручеек, ставший, благодаря дождю, полноводным, бурлил в границах проточенного в камне русла, уходившего вглубь горы и терявшегося в темноте. Слева от него возвышалась сухая площадка, на которой чернело золой старое кострище. Рядом с ним топорщилась сухими ветками вязанка хвороста. Значит, мы были не первыми, кто искал приюта в этой пещере. Кто были наши предшественники? Охотники? Старатели? Или такие же путники, случайно забредшие сюда в непогоду?