Сердце Аримана
Шрифт:
Однако, когда осмотр закончен, Хашами Хат склонился к нему и хрипло прошептал:
– Не знаю, мой господин, какие повеления ты получил от великого короля и что ты ищешь на самом деле. Но я готов дать тебе совет.
– Совет?
– Брови Паллантида изогнулись, как два туранских ятагана.
– Во имя грудей матери Ашторет, - прошелестел Хашами, - ты ведь не станешь подозревать меня в злом умысле? В том, что я собираюсь отравить блистательного владыку или похитить у него нечто бесценное? Не равняй меня с псами из Офира, Аргоса и Зингары и не считай глупцом вроде недоумка Лайоналя! Для них твой повелитель - враг, для нас - союзник и покровитель, защита от стигийского колдовства! И потому, что утеряно Аквилонией, утеряно и Шемом. Так?
– Возможно, -
– Но утерянное можно найти, мой господин, если знать, как взяться за дело. Не с рвением простаков, как твои солдаты, а с умом и сноровкой… Слушай, - Хашами Хат придвинулся ближе к капитану Черных Драконов, обдавая его сочными запахами вина, баранины и лука, - слушай, доблестный: за городскими стенами, выше по течению Хорота, есть одна усадебка… Живет в ней некий Сирам, шемит, имеющий и многие другие имена… Очень умный и сноровистый человек! Почему бы не призвать его на помощь? Он работает за плату и - хвала Мардуку!
– еще не было случая, чтоб он не сыскал утерянного.
– Я охраняю дворец и город, - сказал Паллантид, - и мне известны многие люди, очень многие. Почему ж я не слышал об этом умном и сноровистом шемите?
– Потому, что он такой умный и сноровистый, - ответствовал Хашами Хат.
– Запомни, мой господин, и передай солнцеликому владыке: усадьба неподалеку от города, на речном берегу. Стены - белые, крыша - красная, над ней - голубятня, и у ворот - кусты жасмина. Только не пытайся притащить этого Сирама во дворец, он никуда не ездит.
– А почему?
Посол со вздохом сожаления осмотрел свой объемистый живот.
– Слишком он толстый, как многие из нас, шемитов. Я против него - ягненок против откормленного барана. Так что лучше, если милостивый король отправится к нему сам.
Паллантид доложил королю об усадьбе с кустами жасмина у ворот и обитавшем в ней шемите. Это, однако, не избавило капитана стражи от неприятного занятия - объехать все базары да кабаки, притоны и злачные места Тарантии. Шемит шемитом, но повелитель желал видеть и своих искусников, аквилонских; желал потолковать с ними и убедиться, кто из этих мерзавцев и жуликов может быть полезным.
Вот почему, едва солнце, светлый глаз Митры, перевалило за полдень, Паллантид, с полусотней помощников начал мотаться по городу, собирая во дворец всех тарантийских знахарей, предсказателей, чернокнижников, колдунов и магов, а заодно отлавливая главарей бандитских шаек. Приказ короля оказалось исполнить не так-то просто: самын умные из колдунов по базарам да постоялым дворам не шлялись, а сидели в своих домах, ни за что не желая оттуда вылезать - даже по любезному приглашению владыки. Пришлось выкуривать их: кого - угрозами, кого - лестью и всевозможными посулами. Что же касается бандитских главарей, то они никак не могли поверить, что их не собираются пытать и казнить, а посему ругались, клялись, лили слезы и отпирались от всех своих грехов сразу, утверждая, что невинны, как новорожденные ягнята. Паллантид, усталый и раздраженный, то хватался за меч и плеть, то криво улыбался, беспрестанно вытирал о плащ вспотевшие ладони и снова начинал бранить, улещивать и запугивать. Наконец все нужные люди были отловлены, пересчитаны и отправлены под охраной во дворец.
Покачиваясь в седле, командир Черных Драконов ехал следом за носилками, в которых важно восседал самый злобный и самый знаменитый из аквилонских чернокнижников - Кабелин. Родом он был то ли из Заморы, то ли из Коринфии, никто толком не знал; во всяком случае, в Тарантии он появился лет двадцать назад и пережил двух королей, Вилера и Нумедидеса, восстания и бунты, голод и мятежи, а также бедствия времен Немедийской войны, так что мог считаться настоящим тарантийцем. На чем основывалась его слава колдуна, никто не мог объяснить. Скорее всего, пришла из чужих краев за ним следом, ибо жители Тарантии настолько боялись его надменного и неприступного вида, что редко обращались к нему за помощью. "Лучше, - говорили они меж собой, - оказаться в клетке с тигром, чем один раз пройти мимо окна Кабелина." И в самом деле, вечно торчавший в окне маг, кашляя и плюясь, обругивал прохожих на разных языках и грозил жуткими карами им и их потомству - и все лишь потому, что они не поклонились низко или обошли его дом не с той стороны. Можно было подумать, что великий и могущественный колдун рехнулся на старости лет, но ведь всякому известно, что маги с ума не сходят. Они бывают капризными и мерзкими, но уж никак не чокнутыми! И поэтому Кабелин сохранял свою славу и по сю пору, занимаясь по ночам неизвестно чем, а тарантийский люд постепенно проложил себе другую дорогу, далеко огибающую дом неуживчивого мага.
Вот этого-то хорька, вместе с тремя десятками крыс помельче, Паллантид и конвоировал под вечер в королевский дворец.
Конан, поджидая гостей, оставался в своей оружейной; раздраженно ходил из угла в угол, от камина к столу, топча сапогами туранский ковер да поглядывая на клинки и панцири, развешанные по стенам. По правде говоря, ему не хотелось видеть тех, кого он велел свезти во дворец. Заранее представляя себе постные физиономии чародеев и разбойные рожи ночных искусников, облегчавших кошельки горожан, он скрипел зубами и сыпал проклятьями, поминая Нергала и всех его грязных прихвостней. Гораздо охотнее он потолковал бы с честными пиратами или с контрабандистами; те хоть и не щеголяли ученостью, зато отличались веселым нравом, душевной широтой и пристрастием к крепким напиткам.
В очередной раз продефилировав от стола к камину и обратно, король взял топорик, излюбленное оружие карпашских горцев, и несильно ударил о панцирь, висевший на стене и украшенный чеканкой и бронзовыми накладками. Оружейная наполнилась перезвоном, который весьма нравился Конану; звуки, отразившись от потолка, порождали в воздухе многократное эхо.
Звон еще не смолк, как в зале появился Дамиун, старый слуга в шерстяной тунике, подпоясанной широким ремнем. Он с выжиданием взглянул на повелителя, хмурого, как грозовая туча. Впрочем, ему было заранее известно, что прикажет король. Так и получилось.
– Вина!
– буркнул Конан, усаживаясь в кресло.
Когда служитель возвратился с подносом, на котором стояли кубок и кувшин с красным вином, нахмуренные брови владыки разошлись, и на челе промелькнул намек на улыбку. Эта особенность короля была хорошо известна Дамиуну: временами государь любил выпить, и пара чаш аргосского или офирского всегда повышала его настроение.
Отпустив слугу, Конан принялся за вино. В несколько глотков он ополовинил кубок, откинулся на спинку кресла и замер; его настроение все еще оставляло желать лучшего. Он размышлял о войсках, сосредоточенных на южной границе и готовых к походу, о похищенном камне и совете королевы, и мысли его были невеселыми. Правда, Зенобия сказала, что все обойдется… Но как? Разве что поможет один из умельцев, коих Паллантид собирал сейчас по всему городу… или тот сноровистый малый, о котором было рассказано шемитским послом…
Кувшин еще не показал дно, когда в дверь постучали, а вслед за стуком на пороге возникла рослая фигура капитана Черных Драконов.
– Я привел их, владыка!
– возвестил Паллантид, вытирая испарину со лба.
– Гнать в сарай за конюшнями?
– Не сюда же, в мои покои!
– Конан встал, с сожалением бросил взгляд на недопитый кубок, где искрилось ароматное вино, и двинулся к выходу. У самых дверей он вдруг застыл, пробормотал проклятье и вернулся к столу. Поднял чашу, медленно, с наслаждением, допил аргосское, чувствуя, как проникает внутрь теплая струя, посмотрел на свое отражение на дне кубка, затем поставил его и, не торопясь, вышел из оружейной.