Сердце Аримана
Шрифт:
– Говори! Говори, зачем подделал талисман! Кто подбил тебя на святотатство! А потом - потом!
– я послушаю нашего дорогого гостя!
Ювелир побледнел и задрожал, а сир Лайональ скорчился на полу, будто громовой голос Конана предвещал лавину, готовую похоронить сей трухлявый ствол под градом камней. Но взгляд, который он бросил на несчастного Фарнана, был полон злобы и надменного презрения.
– Государь, мне нечего скрывать, и вину свою я знаю, - пробормотал ювелир, еще больше бледнея.
– У меня есть сын, единственное дитя, свет очей моих, радость жизни моей, дар пресветлого Митры… Хороший мальчик, добрый и трудолюбивый… он с пяти лет помогает мне, а сейчас ему десять, но без него я как без рук… и без сердца…
– Сын? При чем тут твой сын?
– брезгливо сморщив нос, выдавил посол.
– Вот моя супруга, благочестивая Джеммальдина…
– Я сказал, что с тобой потолкую потом!
– оборвал его Конан, кивая ювелиру.
– Господин отлично знает, при чем тут мой сын, - исподлобья посмотрев на сира Лайоналя, промолвил Фарнан.
– Прошу, мой владыка, выслушай меня и накажи, но вели ему не перебивать.
Король кивнул Паллантиду, и тот, поставив ногу в сапоге на шею койфита, придавил его к полу лицом. Сир Лайональ захрипел.
– Полегче, Паллантид, - сказал Конан и нетерпеливо махнул рукой.
– Продолжай, ювелир!
– Полторы луны назад мой сын заболел, повелитель. Что это за болезнь, никому из лекарей было неведомо, но мальчик чах день ото дня. Он почти перестал говорить, ничего не ел, только пил и кашлял. Я созвал лучших целителей Тарантии, я заплатил им большие деньги - никто не помог. Они не смогли даже определить болезнь! Тогда я обратился к знахарям, чернокнижникам и колдунам, но и те только брали с меня плату да качали головами… О, Митра, светозарный! Я истратил все свое состояние, я взял в долг у ростовщика! На что мне деньги, если сын умрет?
– так я думал… И вскоре деньги кончились, но дитю моему лучше не стало. Тогда ко мне пришел этот господин… Он был ласков со мной, так ласков и так участлив… Он сказал, что вылечить моего сына может только Сердце Аримана… О, я знаю, как могуч этот талисман! И господин обещал принести мне сокровище, если я изготовлю подделку - из камня, который он дал мне… Принести только на время, клянусь Митрой! И я соблазнился, повелитель… Жизнь моего мальчика…
По лицу ювелира текли слезы, и рассказ его, как уверился Конан, был правдив - не то что история про благочестивую Джеммальдину и ворона, любителя брильянтов. К тому же все сказанное Фарнаном было нетрудно проверить, и вряд ли он стал бы лгать перед своим государем. Сыну его было десять, а принцу Конну - семь, и король понимал, что такое страх за жизнь единственного отпрыска. А потому, хлопнув Фарнана по спине, он произнес:
– Дважды в год я выношу талисман к народу, чтоб он врачевал моих подданых и даровал им здоровье и крепость тела. И не было случая, чтоб достойный исцеления не исцелился! Разве ты не мог подождать, ювелир? До дня осеннего солнцестояния?
Фарнан опустил глаза.
– Мой сын совсем плох, государь, и не протянет так долго… И потом… потом… Говорят, что ты вскоре отправишься на войну и заберешь камень с собой…
Король хмыкнул, не подтверждая и не опровергая эти слова. Сейчас его интересовало другое.
– Ты огранил рубин койфита так, что даже я не способен по виду отличить его от талисмана, - произнес он.
– Скажи, как тебе это удалось?
Слезы текли по щекам Фарнана, но в глазах сверкнула гордость.
– Я - мастер, - тихо прошептал он.
– Я - мастер из мастеров! Четырежды я видел камень в твоих руках, мой властелин… Этого достаточно.
Ярость Конана внезапно улеглась. Сидевший перед ним человек был виноват, но вину свою знал, в содеянном раскаивался и пощады не просил. Он ее и не получит, решил король. Всякий проступок достоин наказания, а этот, граничивший с изменой и святотатством - тем более.
Отступив на шаг, Конан окинул ювелира суровым взглядом и произнес:
– Ты рассказал правду, Фарнан, и я не стану тебя ни судить, ни наказывать, не стану выкалывать глаза и отрубать руки. Пусть тебя судьей тебе станет бог! Через половину луны ты придешь в мой дворец, Фарнан. Если сын твой будет жив еще к тому времени, ты придешь с ним, и мы испытаем целительную силу камня. Если нет… Если нет, считай, что тебя покарали боги, Митра и Ариман!
– Он резко выдохнул и закончил: - Таков мой приговор! Иди!
– Ты справедлив и милостив, владыка… Благодарю тебя.
Поднявшись с табурета, ювелир склонил голову, затем, шаркая, поплелся к дверям. Плечи его поникли, и казалось, что он тащит некий невидимый, но неподъемный груз; туника над худыми лопатками потемнела от пота.
– Лучше бы ты его ослепил, - вдруг произнес Паллантид, провожая Фарнана взглядом.
– Или снял с него голову, мой повелитель. Можно сделать и то, и другое, исцелив сперва его сына. Я думаю, он бы не возражал.
Конан скосил глаз на посла, придавленного паллантидовым сапогом, и склонился к уху своего начальника стражи. Тот был высок, но даже рядом с ним король выглядел настоящим гигантом, так что наклониться ему пришлось пониже. Чуть шевеля губами, Конан прошептал:
– Клянусь Кромом, сейчас я никого не могу исцелить. Камень, что был в сокровищнице - тоже подделка.
Паллантид вздрогнул, смуглое лицо его потемнело от прилившей крови.
– Укра… - начал он, но король зажал ему рот огромной ладонью, продолжая нашептывать в ухо:
– Украли! Да, украли - может, нынешней ночью, а может, четырьмя днями раньше. Этого я не ведаю! Но знаю другое: мы должны вернуть талисман за половину луны. До моего отъезда к войску!
– Однако чары, охранные чары… - Паллантид машинально коснулся виска.
– Я бы почувствовал, если б в подземелье вошел кто-то чужой… Как сегодня утром…
– Нергал с ними, с чарами! Чары можно наложить, а можно и снять! Но сделал это не койфитский слизняк, - Конан бросил взгляд на сира Лайоналя, по-прежнему распростертого на полу.
– Его опередили! Не знаю, кто… один из послов, нанятый грабитель или маг, кто угодно… Камня, однако, нет!
Теперь щеки Паллантида побледнели и запали, а гордый орлиный нос уныло свесился над сухими узкими губами. Выглядел он сейчас немногим лучше, чем утром, когда охранное заклятье Хадрата перетряхнуло ему мозги, устроив в голове колокольный звон. Причина этой внезапной трансформации Конану была ясна: за сохранность талисмана Паллантид отвечал жизнью.
– Я виноват… - пробормотал он.
– Виноват, государь! Моя голова…
– Твоя голова мне еще пригодится, - буркнул Конан.
– А теперь давай-ка допросим этого койфитского шакала.
Паллантид, наклонившись, вздернул сира Лайоналя вверх. Недолгое пребывание в темнице явно пошло койфиту на пользу: выглядел он устрашенным и, видимо, уже не собирался потчевать короля байками о вороне и ожерелье своей супруги. Его пышный кружевной воротник был разодран, щегольская туника покрылась пылью, а на спине, у шеи, отпечался след паллантидова сапога.