Сердце Аримана
Шрифт:
– А я-то считал, что самый мудрый аквилонский маг - Пелиас, который трудится бесплатно, - заметил Конан.
– Правда, он не любит появляться в Тарантии, а значит, не может оспорить твои слова, бородач.
Со злобой, но тихо проворчав себе под нос что-то непотребное, Кабелин вскинул голову и отошел назад.
– Теперь ты! Подойди-ка ближе!
– Уже забыв о самом умелом и могущественном маге, Конан протянул руку к маленькому человечку, тщедушному и бледному; казалось, его Митра сотворил одновременно с Кабелином, дабы соблюсти в мире равновесия. Крохотный чародей, до того пытавшийся скрыться за спинами остальных, побледнел больше прежнего, сделал шаг вперед, но… То ли силы его подвели, то ли устрашил вид королевского палача, то ли не вынес он счастья лицезреть самого грозного владыку, но вдруг ноги чернокнижника подкосились, и он упал, завалившись на левый бок. Толпа соперников и конкурентов загоготала: негромко, не забывая о присутствии повелителя, но с такой нескрываемой радостью, что нахмурившийся было Паллантид махнул рукой и презрительно поморщился. Лишь Конан с прежним мрачноватым блеском в глазах взирал на собрание колдунов; одуревший от страха карлик валялся перед ним на грязном полу сарая.
– Всем заткнуть пасти, - вполголоса произнес король.
Его услышали. Физиономии колдунов разом обратились в маски, стали каменно-угрюмыми или бесстрастными, но ни единой ухмылки не увидел Конан, обведя взглядом всю толпу. Лишь слева, где скучились бандитские главари, еще кто-то хихикал, но синие глаза короля грозно сверкнули, и смех умолк. С владыкой Аквилонии шутить было опасно, и грабители знали о том не хуже магов.
– Встань, тощий козел, - велел Конан.
– И, клянусь Кромом, если под тобой окажется лужа, я прикажу… - Он оглянулся на мастера Хриса, намереваясь как следует пугнуть всю свору каким-нибудь жутким наказанием, он вдруг подумал, что карлик-таки напустил в штаны и угрозу придется выполнять, чего ему пока не хотелось. Поэтому он ограничился неприличным жестом, бытовавшим у вилайетских пиратов и означавшим скорую и жестокую смерть. Затем, увидев, что все его отлично поняли, сделал знак Паллантиду, и один из стражей оттащил карлика к стене.
– Все вы грязные псы, - произнес Конан, - и от ваших рож у меня пересохло в глотке. А посему, Паллантид, кликни кого-нибудь, и пусть принесут мне чашу и кувшин вина. Пока же я пью, каждый из этих ублюдков будет выходить на шаг вперед и называть свое имя и род занятий, в коем он достиг наибольшего искусства. Но пусть говорят быстро и кратко; когда я допью последний глоток, тех, кто не успел назвать себя, повесят. Ты готов, Хрис?
– Он повернулся к палачу, и тот, кивнув, вытащил из-под плаща веревку.
Собрание загудело, словно пчелиный улей. Поморщившись, Конан поднял руку, и тут же наступила тишина. Черные, серые, зеленые глаза взирали на короля с выражением злобы и страха - или страха и злобы, смотря по тому, чего было больше. Эти люди походили сейчас на диких зверей, загнанных в железную клетку; они не могли вырваться на волю и не могли кусаться, не могли даже разъяренно шипеть и точить когти на забаву охотнику. Конана, впрочем, они не забавляли. Пока он держал речь, принесли вина; сделав огромный первый глоток, он зевнул, с удовлетворением отметив панику в рядах всей своры, и знаком пригласил самого крайнего, по виду бандита, начинать представление.
– Э-э… - выступил вперед тучный волосатый гигант, - я, великий король, промышляю метанием ножичков… Горго меня зовут… Горго из Галпарана…
Голос у него был на удивление тонкий, как у евнуха в гареме туранского владыки.
– Наслышан о тебе, Горго, - сказал король между двумя глотками.
– Гляди!.. Попадешь клинком не туда, и будет нечем ножики метать. Понял?
– Понял, государь, - промычал гигант.
Конан кивнул, вызывая следующего, и Горго с облегчением скрылся в полумраке.
На смену ему вышел высокий худой человек с мрачной физиономией, столь бледной, будто ее нарочно набелили мелом. Он принял важную позу - откинул голову назад, подбоченился и отставил правую ногу, а затем широко открыл рот, словно намереваясь запеть. Но, слава Митре, этого не произошло.
– Меня, мой владыка и господин, зовут Амиталий. Живу я у Западных врат Тарантии и законов не нарушаю. Я простой человек, совсем простой, повелитель. Я всего лишь непревзойденный мастер лозы, коему равных нет во всей Аквилонии. Мое искусство стоит десять золотых в день и…
– Эй, мешок с дерьмом!
– возмущенно выкрикнули из толпы.
– Поторопись! Король скоро допьет первую чашу!
– Закрой свою гадючью пасть, - важно произнес Амиталий, не оглянувшись.
– Так вот, мой господин, я продолжаю. Дай мне в руки лозу и десять золотых, и я найду тебе все, что пожелаешь! Воду, рудные жилы, золото, серебро либо место, где пролилась кровь невинного или виноватого! Только скажи, что тебе нужно! А еще я умею…
– Хватит, - буркнул Конан.
– Следущий!
Оттолкнув Амиталия, перед ним возник кругленький розовый человечек в синем халате, расшитом звездами. Он дважды подпрыгнул на месте, крутанулся, взвивая полы своего одеяния, и зачастил:
– Я Хайрум, повелитель, Хайрум из Шамара! Звездочет, способный узреть и провидеть волю небес! Мной восторгались в землях Турана и Бритунии, Кешана и Пунта, Заморы и Зингары! Черные дикари Зембабве носили меня на руках и со слезами умоляли не покидать их; иранистанские девушки днями стояли у моих дверей, ожидая, когда я дарую им утешение. О, владыка, если тебе что-то нужно, прикажи! Прикажи, и я сделаю все! Все, что в моих скромных силах! Без всякой благодарности! Мне надо лишь немного золота для опытов - два-три кошеля величиной с баранью голову, больше я не попрошу…
– Вперед ничего не получишь, - хмуро отозвался Конан.
– Сделаешь дело, тогда и поглядим… Следующий!
– Я Маим, владыка…
– Верилий из Таурана…
– Сулен, мой повелитель…
– Иафан по прозвищу Кровавая Пятка…
– Адигус, мой господин…
– Елига Желтый Змей…
В ушах Конана звенели имена и прозвища, а лица слились в одно - в одну мерзкую рожу, перед коей маячила ладонь с жадно растопыренными пальцами, просившими, требовавшими, молившими - дай… дай… дай… Увы, пока среди этого сброда он не увидел ничего стоящего, никого, кому бы стоило дать потертую медную монету, не говоря уж о кошелях с золотом величиной с голову барана. Даже великий Кабелин, стоявший с обиженно поджатыми губами, не произвел на короля впечатления. Про себя он давно уже решил, что предоставит кое-кому возможность показать себя в деле, но сильно сомневался, что кто-нибудь из этой братии отыщет драгоценный талисман. Похоже, все эти колдуны, звездочеты, знахари и чернокнижники были жульем - таким же жульем, как те ублюдки, что лечили несчастного мальчишку, сына ювелира Фарнана.
Король допил последние капли вина и поднял руку, повелев очередному колдуну заткнуться; трое оставшихся замерли, в ужасе взирая на молчаливого мастера Хриса, игравшего веревкой. Конан, будто позабыв про обещанную кару, сказал:
– Теперь глядите меня, блевотина Нергала! Я постараюсь забыть тот бред, что выслушал сегодня, и даже вознагражу достойных за их умение и усердие. Мне надо, чтоб вы пошастали по дворцовым залам, в саду и у садовых стен, поискали со всем тщанием, поразнюхали там и тут - не запрятано ли где ядовитое зелье, не скрыто ли в тайном месте нечто магическое, не заметны ли следы колдовства или чего-то необычного, что простым глазом не различишь. А ночные мастера, умельцы кидать ножики, пусть скажут о тех же вещах, если слышали чего и есть им о чем сказать. Каждого я награжу по заслугам: одному достанется золото, другому - мое королевское прощение за вины и грехи, а самому удачливому - и то, и другое. Ну, а не найдете ничего, разговор будет иной. Паллантид!