Сердце Бонивура
Шрифт:
— Проходи, проходи, товарищ! — сказал хозяин.
Хозяйка предупреждающе кашлянула, и хотя Виталий в этот момент не смотрел на неё, почувствовал, что она сделала какой-то знак.
— Что ты мне сигналы делаешь? — простодушно сказал хозяин. — Что я, не вижу, кому можно, кому нельзя говорить! Это тебе не Семеновский огрызок, где за «товарища» башку оторвут…
Виталий обернулся. Хозяйка, смущённая замечанием, сделала вид, что оно её не касается. Виталий рассмотрел, что это совсем молодая девушка. Вряд ли ей исполнилось семнадцать. Русые волосы её отливали золотом,
— Будем знакомы! Антонов!
Не слишком ласково девушка протянула и свою руку:
— Таня Пужнякова.
Затем Виталий поздоровался с хозяином. Тот тоже оказался молодым пареньком, чуть старше Виталия. Светлые волосы, зачёсанные назад, делали его похожим на девушку. Та же приятная их волнистость, тот же оттенок спелой пшеницы, что и у новой знакомой Виталия. Юноша невольно посмотрел ещё раз на девушку. Если бы не косы, да пухлые губы, да женское платье, парня и девушку можно было бы спутать, так сильно походили они друг на друга. Парень сказал, перехватив взгляд Виталия:
— Сеструха моя! Вместе живём. Похожа? Вся в меня!
— Похожа!
— Ну, это ещё посмотреть, кто на кого! — недовольно передёрнула плечами Таня. — Скорее ты на меня похож, шалопут!
Оставив без внимания её замечания, Пужняк подставил стул гостю и сел сам, выжидательно глядя на него.
— Я от дяди Коли! — осторожно сказал Виталий, искоса поглядывая на девушку.
Алёша понимающе кивнул головой и тотчас же подмигнул сестре:
— Таньча! Поди погляди, каша бы не подгорела на «буржуйке»!..
— Хватился! — развела руками Таня. — Уж давно сняла. Ужинать можно.
Алёша виновато покосился на Виталия.
— M-м… — промычал он, ища предлог. — Ну, поди погуляй, что ли.
— Спасибочки вам! — взметнула девушка своими озорными глазами. — Сказал бы прямо: надо, мол, поговорить с человеком. А то выдумывает. Ах, Алёшка, ты Алексей! — С этими словами Таня взяла гитару и вмиг исчезла за дверями.
— Комсомолка? — спросил Виталий.
— Нет, где ей, — снисходительно ответил Пужняк.
— Чего так?
— Несознательная ещё. Все хиханьки строит да на гитаре играет…
— Ну вот что, товарищ Пужняк, надо нам поговорить по делу…
…Через час Таня просунула голову в дверь и взяла несколько ожесточённых аккордов на гитаре, чуть не оборвав струны.
— Эй, господа-товарищи, на сегодня хватит. Лето летом, а на этом кладбище вечером сыро, как в погребе. Я больше не могу. Зуб на зуб не попадает… Честное слово! Бр-р-р! — Она демонстративно застучала зубами и вскочила в вагон. — А потом… я есть хочу до чёртиков. Алёшка, кончай турусы разводить. Каша поди уже заледенела!
Повесив гитару на стену петлёй пышного розового банта, украшавшего гриф, Таня засуетилась, собирая на стол. Загремели ложки и тарелки. Из-под толстого солдатского одеяла, сложенного на табурете, достала она чугунок, с насторожённым вниманием поглядела под крышку и вся расцвела.
— Дошла каша, братка! Будто в русской печи сварена! А похвалить некому… Первый сорт! Вы, Антонов, будете с нами ужинать? Конечно, что за вопрос!.. Вы такой каши в жизни не ели!.. Её, знаете, надо сначала прокалить на сковороде, потом варить, а воды должно быть только вполовину больше, чем крупы… А потом в тепло…
— Перестань, Таня! Неинтересно товарищу про кашу… — заметил с досадой Алёша.
Но Таня невозмутимо продолжала:
— …чтобы упрела! А потом сдобрить её свиными шкварками. И получится такая, что пальчики оближешь!
От упревшей каши, и верно, шёл такой аппетитный запах, что Виталий, почувствовав, как он голоден, невольно проглотил слюну. Таня, следившая за гостем, по-детски восторжествовала:
— Ага! Что? Это ещё есть не начали! — и она причмокнула пухлыми губами.
Все трое принялись за еду. Таня каждому налила в эмалированную кружку чаю. На некоторое время все разговоры прекратились. Уплетая хвалёную кашу, Таня подмигивала то брату, то гостю, ничуть не смущаясь тем, что видит его впервые.
Утолив голод, Алёша сказал сестре:
— Таньча, товарищ будет у нас жить.
Девушка состроила гримасу.
— Удивил, смотри! Да я слышала, как вы тут распределяли, что куда поставить!
Алёша поперхнулся.
— Ты что? Подслушивала?
— Немножко. Ничего, кроме этого, не слыхала. Только когда вы громко заговорили…
— Таньча! — сердито сказал Алёша, силясь придать своему простому, открытому лицу суровое выражение.
— Что «Таньча»? Гром не из тучи? — фыркнула девушка. — Другой брат давно бы меня в помощь взял. А я у тебя все в девчонках хожу.
Алёша покраснел, возмущённо глядя на Таню. А она, словно не замечая его взгляда, добавила:
— Не таращь зенки-то… чего доброго вылезут! Вот и товарищ тебе то же скажет. Правда?
— Правда! — невольно сказал Виталий.
— Ну вот и я говорю! Кушайте, Антонов, вы такой каши не едали!
На новом месте Виталий спал, как всегда, без сновидений, спокойно, крепко.
Разбудило его какое-то движение в комнате. Сквозь сон юноша расслышал лёгкие шаги. Кто-то протопал босыми ногами по плетёному коврику, застилавшему пол вагона. Негромко скрипнула дверь. Все смолкло. Затем дверь заскрипела опять, и те же шаги послышались вновь. Виталий открыл глаза.
Через маленькие окна в вагон лился утренний свет.
Босоногая, с растрёпанными со сна волосами и заспанными глазами, в сорочке и в наспех надетой юбке, Таня хлопотала по хозяйству. Искала какую-то посуду, держала в одной руке нож и сковороду.
Заметив, что Виталий смотрит на неё, она сердито сказала:
— О! Уже! А ну, повернитесь к стенке. Ещё рано. Я скажу, когда надо будет вставать. Ещё десять минут можете лежать.
Виталий отвернулся к стене.
— Я ведь не знал, кто ходит. Я не нарочно.