Сердце Бонивура
Шрифт:
Михайлов продолжал:
— Надо нам вести дело начистоту, товарищи, не боясь выставлять политические требования, чтобы вся эта сволочь понимала, что нас полумеры не устроят… Вы знаете, что наряду с «красным буфером», который был создан по мысли Владимира Ильича, они создали свой «чёрный буфер». Давайте разберёмся, что это такое. В результате «красного буфера» мы создали коалиционное правительство, в которое входили представители нескольких партий, в том числе и эсеры. А основным ядром в этом правительстве и в Народном собрании, избранном за конным путём, были большевики. Почему большевики? Почему не эсеры, не прочие трепачи? Да потому, что большевикам народ верит, за ними идёт, большевики
— Почему мы сразу не потребуем восстановления власти Советов, а говорим о Дальневосточной республике? — продолжал Михайлов. — Всему своё время, товарищи! Вот интервентов вышибем, землю свою очистим от белых, япошек и прочих, а тогда и будем просить избранное нами правительство о вхождении ДВР в состав Советской России. Кто и что может разделить нас с нашими братьями в Советской России? Ведь Ленин — наш вождь, всенародно признанный и любимый нами… Поэтому я и предлагаю дополнения к вашим требованиям: первое — восстановить власть Народного собрания Дальневосточной республики; второе — арестовать и судить преступников против народа, генералов-палачей и министров-спекулянтов, пособников интервенции. Вот тогда и будет ясно, что мы ведём борьбу, не изолированную от общей борьбы рабочего класса за власть Советов!
Антоний Иванович сказал:
— Ну что, товарищи, повторять надо ли? Все слышали, что дядя Коля сказывал? Тогда давайте голосовать. Кто «за»?
…Михайлов поднялся.
— Ну, всего доброго, товарищи!
К нему потянулись руки. Он крепко пожимал их. Руку Виталия он задержал в своей и тихо спросил:
— Ну, как на новом месте?
— Хорошо! — ответил Виталий. — Ребята боевые! Да что говорить — первореченцы!
Михайлов похлопал юношу по плечу.
— Смотри не загордись! На людей смотри, у них учись, не бойся советоваться, опыт копи. Впереди ещё много работы, а я не намерен оставлять тебя без дела… Да и к себе присматривайся: есть у тебя стремление иной раз «фейерверки» запускать… По себе знаю, что это никому не нужно, сам был такой же горячий…
Таня, как всегда, дежурила на улице с гитарой в руках.
Увидев её, Михайлов ласково сказал:
— До свидания, страж революции!.. Это ты, что ли, девчат организовала насчёт листовок?
— Она, она! — ответил Виталий.
— Билеты ещё не выдали?
— Нет ещё.
— Что же это вы? — укоризненно сказал Михайлов Виталию. — Люди работают, партийное дело делают.
Таня не выдержала. С силой взяв аккорд на гитаре, она кивнула Виталию.
— Ага! — И затем Михайлову: — Мы уже давно готовы, а товарищ Антонов все: «поработайте» да «поработайте». А Алёшка, брат мой, так тот вообще девчат ни во что не считает!
На улице уже было темно, но Виталий мог бы поручиться за то, что Таня, обрадованная словами Михайлова, при восклицании «ага» показала ему, Виталию, язык. «Ох, девчонка!» — подумал он и улыбнулся.
Не было ещё и пяти часов утра, когда у вагона Пужняков раздался какой-то крик. Тонкий, начинающийся на низкой ноте и вдруг сразу переходящий на невыносимые для слуха верха, он способен был и мёртвого поднять из могилы. Таня и Виталий проснулись от этого крика сразу. Крик повторился. Виталий не мог сообразить, что это такое; щуря слипающиеся глаза, он вслушивался в крик, что нёсся из-за стены.
— Кто это? — спросил Виталий, протирая глаза, готовясь встать.
— Да лежите вы… Огородник это.
Тут и Виталий разобрал, что человек за вагоном кричит: «Реди-и-и-сы-ка! Па-а-мидора-а-а!» Кричал огородник, предлагая свой товар, пока с овощей не сошла ещё роса.
Таня выскочила за дверь.
Виталию слышно было, как она заговорила с китайцем-продавцом:
— Ну, ходя, чего ты так кричишь, бесстыжие твои глаза? Сколько раз говорила: коли принесёшь чего, так постучи в стенку, выйду, возьму!
Китаец что-то ответил. Таня рассмеялась и опять заговорила с огородником.
— Да откуда ты знаешь, чучело огородное? — спрашивала она встревоженно.
— Моя знай! — твердил китаец.
Таня замолчала, что-то соображая. Потом неохотно сказала:
— Ну, иди, коли так!
Загремело что-то о ступеньки крыльца вагона. В дверь вагона просунулась длинная тонкая жердь, на которых китайцы-огородники таскают тяжёлые, широкие корзины, доверху наполненные овощами. Затем две корзины были втиснуты в двери чьей-то сильной рукой. Потом в вагон влез, щурясь от света, молодой китаец в синей курме и таких же штанах, подвязанных у щиколотки матерчатыми лентами. За ним вошла и Таня. Огородник обернулся к девушке:
— Твоя боиса не надо… А моя на улице говори такой дело не могу. Тебе понимай?
— Понимаю, чего уж тут не понять! — недовольно сказала Таня. — Ну, говори: чего тебе надо?
Разбуженный разговором, Алёша вытаращил глаза на китайца и корзины.
— Таньча! Ты с ума сошла… Что ты, магазин открывать думаешь? Нет на то моего родительского благословения! Дай поспать людям!
Китаец негромко сказал Тане:
— Это тебе братка или знакомый?
— Да тебе-то что? — начиная раздражаться, сказала Таня. — Влез в чужую хату да ещё расспрашиваешь. Ну, Алёшка это, брат мой.
— А Виталя дома? — спросил китаец вполголоса.
Теперь и Таня с удивлением глянула на огородника. Тот быстро сказал:
— Моя дело есть. Быстро говори надо.
Таня обернулась к Виталию, который уже поднялся в постели.
— К тебе, что ли? — сказала Таня, уже успокоенная.
Виталий вышел.
— Ну, что надо? — спросил он встревоженно.
Несколько мгновений смотрел он на китайца. Тот улыбался.
Это было очень знакомое Виталию лицо. Та же милая улыбка, та же чёлка чёрных волос, подстриженная направо, те же внимательные, живые чёрные глаза, в которых прыгали искорки. Но как он очутился здесь?
— Маленький Пэн? — неуверенно сказал Виталий.
Китаец заулыбался ещё шире.
— Ага, это моя. Моя тебе смотри, думай: как его старый знакомый — узнавай, не узнавай?.. Здравствуй!
Однако с лица Пэна сошла улыбка, он стал серьёзен и сказал тихо:
— Наша надо мало-мало говори… — Он оглянулся на Таню и Алёшу, во все глаза глядевших на неожиданного гостя.
— Ничего. Это свои! — поняв немой вопрос Пэна, ответил Виталий.
Пэн сказал:
— Моя тебе искал. Вот какой дело: моя сюда ходи — так дядя Коля сказал. Надо тебе говори, очень большой беда случился! Тебе товарища Ли знай? Конечно, знай… Вот беда, его какой-то казака зарубил.