Сердце бури
Шрифт:
Она не сразу различила его бред.
— Только не иглы… только не игры… — повторял он снова и снова, судорожно вертя головой.
От его неестественно монотонного говора Рей стало не по себе еще больше. Это не он. Не тот человек, который мужественно перенес все то, отчего она, Рей, до сих пор содрогалась, случись ей проскользнуть в эти его воспоминания. Даже голос, казалось, не мог принадлежать человеку. Он принадлежал кому-то… чему-то другому — низкий, надрывный. Полубезумный.
— Пожалуйста… пожалуйста, не надо игл…
Боясь вздохнуть, девушка перевела взгляд на шприц в своей руке. Мрачная догадка
— Ну конечно, наркотики… — растерянно прошептала Рей, блуждая стеклянным взглядом по его лицу. — Тебе кололи наркотики… сколько… сколько раз?.. — зачем-то спросила она, резко склонившись над самой его головой.
И тут же ответила сама себе: «Должно быть, миллион».
Пошатываясь, Рей отступила от постели раненого. Казалось, она была готова разорваться от негодования, подкатившего к горлу тяжелым комком. Из ее приоткрытого рта вырвался горький смешок.
Нет, колоть лекарство сейчас нельзя — какой бы незадачливой сиделкой она ни была, Рей видела и понимала это абсолютно точно. У нее просто не было сил идти против этой горячей, бессознательной мольбы.
Иной на ее месте попытался бы, вероятно, сделать необходимую инъекцию насильно — ведь пациент не только не мог воспротивиться ее действиям, но и вовсе бы ничего не почувствовал. Его страх был подсознательным, замешанным полностью на игре воображения. Однако Рей знала, что этот парень и так уже пережил достаточно насилия.
Машинально нашарив пластмассовый колпачок, девушка закрыла иглу и отложила шприц.
Что же ей делать? Как же быть? Как помочь этому глупому гордецу? Облегчить его состояние хотя бы немного. Если бы к нему возвратилось хоть какое-то здравомыслие, можно было бы все же попытаться уговорить его сделать укол. Но пока жар не отступит, его разум не прояснится. Замкнутый круг, головоломка!..
Дождь все так же свирепо колотил снаружи.
Надо продержаться до утра — с подачи Маз эта иллюзия накрепко засела в сознании Рей. Утром Маз поможет им обоим. Завтра утром она, Рей, по крайней мере, не будет один на один с ужасом происходящего. Утром так или иначе наступит развязка, но как дождаться?..
Рей попросила Трипио принести еще льда, сказав с невеселой усмешкой, что ночь будет долгой. Лед — только временная мера, но когда под рукой нет ничего другого — ни генератора антисептического поля, ни бакты, остатки которой Рей равно успела израсходовать, — и он сгодится.
Голова Бена все еще металась то в одну сторону, то в другую. Какими-то неестественными, дрожащими, механическими движениями, напоминающими конвульсию — будто у сломанного дроида, а не у человека. Его глаза опять были закрыты, но рот оставался открытым, то и дело издавая звуки — подчас похожие на какие-то отдельные слова, но чаще равные, свистящие, странные.
Трипио принес небольшой контейнер со льдом.
Рей принялась прикладывать кубики поочередно то ко лбу, то к вискам больного, то касалась льдом его приоткрытых, иссушенных губ, чтобы хоть немного смочить их, и приговаривала снова и снова как заклинание: «Не уходи… не уходи…»
Он не имел права уходить. Не должен был после всего случившегося пускать свою жизнь под откос, какой бы беспросветной ни казалась ему сейчас эта жизнь.
«Не уходи… пожалуйста,
Когда один кубик льда таял, Рей тут же брала другой. Она дрожала все сильнее. Пока Бен горел, ее лихорадило.
«Пожалуйста, не уходи. Позволь мне позаботиться о тебе. Не прогоняй меня, не отталкивай… не будь таким жестоким и колючим. Ты не можешь вынести жалости к себе? Не хочешь, чтобы я была рядом — ради тебя? Так позволь мне это по другой причине — ради меня самой. Мне это так же необходимо…»
С каждым словом, проносящимся в ее голове, Рей открывала для себя нечто важное: выходит, за ее заботой и вправду кроется не только жалость, и тем более не одно чувство долга перед кем бы то ни было — перед Ханом, перед Леей или перед магистром Скайуокером. Прежде всего, она делала это ради себя. Ведь теперь у нее есть цель, есть повод смотреть вперед, не оглядываясь на свое туманное и жуткое прошлое, таящее столько боли…
После всего, что случилось с нею; после всего, что ей довелось узнать о себе, девушка чувствовала, что не вынесет прежнего одиночества. Одиночество было для нее теперь сродни принятию поражения. Сродни позорному отступлению в борьбе за собственную надежду, за свою мечту. В прошлом для нее больше не было спасения; оттого она поневоле искала спасение в будущем. Помочь человеку, чью судьбу она, сама того не зная, разрушила, подставив его под удар — что может быть понятнее и естественнее?
Когда она полноценно осознала, что Сила, немыслимым образом поднявшаяся вдруг в ее крови, по какой-то причине соединила ее разум и душу с его, Бена, разумом и душой, Рей впервые чувствовала, кто способна противостоять незримой агонии. В Узах была ее слабость, но в них же заключалась и ее сила — ее воля, ее вера в себя.
Наступила ночь.
Кажется, даже в мучительном жару Бену удалось ненадолго уснуть — не оттого, что ему стало легче, а лишь потому, что жар лишил его сил. Его лоб по-прежнему полыхал; щеки полыхали. Даже веки были горячими.
Его сон, конечно, не продлился долго. Уже через тридцать или сорок минут юноша вновь начал бесцельно мотать головой туда-сюда и что-то бормотать. Но пока он спал, и Рей удалось поспать.
Она уснула прямо на полу, укутавшись в плед по самые плечи, примостив голову и руки на краю его постели. Маленькая, ссутулившаяся, усталая. Она провалилась в сон тотчас, как только ее подопечный хоть немного затих, и спала все это время, все эти несчастные минуты, словно убитая. Удалось ли ей хоть сколько-нибудь отдохнуть? Вероятно, немного. По крайней мере, головная боль сделалась меньше, и соображать стало чуть легче.
Но пока она спала, она слышала: «Научиться существовать для другого…»
Это были не слова. Скорее слабое прикосновение к ее разуму. Легкое и ласковое, как дуновение летнего ветерка. То, что она слышала, а вернее, ощущала прежде на Тайтоне, снова поднялось откуда-то из глубин ее памяти.
«Научиться существовать для другого. Думать о нем больше, чем о себе и о своей жажде любви».
Рей поняла одну вещь — такую простую и очевидную, что право странно, как она раньше не подумала об этом. Ведь Узы — это обоюдная связь, что бы ни таилось за нею. Теперь Рей ясно видела, что способна не только поглощать, впитывать его чувства, его воспоминания, его способности, но и делиться своими.