Сердце черного замка

Алдар Алана

— Нельзя нам, дочка, — покачав головой, улыбнулась Эстер с грустью. — Отец твой слово с меня взял, что не увезу тебя. Говорил, что тут нужно нам жить. Поклялась я перед его уходом, а теперь вот, выходит, предсмертная то была его воля. — В глазах, зеленых, потускневших враз от тоски по мужу, отразилось раскаяние. — Прости, что из-за меня так нам приходится. Не нужно было тебе… Жила бы, как человек.

Марта отчаянно затрясла головой, протянула озябшую, еще не согревшуюся руку, тронув длинные материнские пальцы.

— Глупости. Я бы и снова так сделала. И тыщу раз бы! Нет у меня никого

дороже тебя, ну что ты. Люди злые и все, а может… — Марта подняла на мать глаза, не поворачивался язык озвучить свои страхи. — Я ж не помню ничего…

— И думать забудь. Ты ни в чем, не перед кем не виновата, — строго нахмурившись, женщина сжала ладонь дочери. — Уж я своего ребенка знаю. Нам бы и правда уехать, но…

Собираясь с духом, Эстер поднялась, прошла к окну, отодвинув занавеску, чуть подожженную с уголка утюгом, молча вглядывалась в метель за окном, ежась, будто та задувала в домик.

— Отец ведь не просто так сюда нас привез, знаешь? Он бывал здесь давно еще, до твоего появления. Приезжал в этот лес на практику с наставником после учебы, рассказывал, что лес и правда был другим. Как услышал про черное проклятье, с тех пор хотел вернуться и все исправить.

— Что исправить? — Марта повернулась от стола, разглядывая родную, знакомую с детства фигуру.

— Лес исправить. Вылечить от черноты этой. Говорил, что знает, как. Потому и ушел тогда. Она ведь так мне и сказал на прощание: не знаю, вернусь ли, но Марту ни за что не увози. Поклянись мне, Эстер что не увезешь, как бы тяжело не пришлось, — повернувшись, она качнула головой, растерев плечи ладонями. — Вот я и поклялась.

— Он не сказал, как вылечить лес? — отчего-то этот разговор задел что-то в душе. Марта встрепенулась, чувствуя искренний интерес.

— Сказал, что нужно вернуть лесу украденное. Душу вернуть, — таким тоном это было сказано, что по телу Марты прошла дрожь.

— А кто украл? Душу? — пусть представить, что у леса есть душа было сложно, Марта росла при маге природы и земли. Отец все растения считал живыми и вполне мог верить, что у них есть душа.

— Он и украл, — спрятав взгляд, тихо прошептала Эстар, комкая в руках свой старенький передник.

глава 15

— Ты не собираешься признавать очевидное? — Аэрн появился внезапно, застав задумчивого Ри врасплох. Маг сидел на скамье в оранжерее. Там, где обычно сидела Марта. Перебирая пальцами увядающие листы луноцвета, будто бы находился где-то далеко отсюда и мыслями, и душой. Впрочем, так все и было.

С тех пор, как Марта ушла, не обернувшись, характер хозяина бездны, и без того несахарный, только ухудшился. Он вечно был недоволен, часто даже зол. Магия отзывалась на эмоции и, будучи субстанцией темной, радовалась тому, что маг, наконец, дал слабину и теперь уж они вместе все сделают правильно.

Временами Риэрну становилось до того тошно от никчемности собственного существования, что хотелось сдаться на ласковый шепот Бездны.

— Давай наведём здесь порядок. Выпустим моих детей на волю. Почему ты живёшь изгоем, когда можешь быть хозяином. Всему. Каждому. Получить безграничную власть. А девчонка…

Риэрн встрепенулся, сморгнув морок. В том-то

и дело. Он не хотел ни власти, ни господства. Только девчонку. Ему было вполне достаточно, если она вернётся и станет жить здесь с ним. По собственной воле, а не пленница, отданная на откуп победителю. Ему вообще больше ничего не нужно. Ни чести, ни славы, ни торжества справедливости. Только зелёные глаза, окутывающие теплом заботы.

— Зря ты ее отпустил, — так и не дождавшись ответа, Аэрн подошёл ближе, с задумчивостью разглядывая умиравший цветок. — Ты скоро зачахнешь, как этот куст. И мир нырнет в хаос. Из-за твоего эгоизма и трусости.

Риэрн подскочил, зло сжимая кулаки.

— Если бы я оставил ее здесь, замок бы выпил ее свет. Она почти умирала! И дело не только в луноцвете. Ты прекрасно знаешь, что именно амулет помогал девушкам принимать тьму, менять ее суть светом своих душ и отдавать всему вокруг уже преобразованной энергией жизни. Амулета больше нет. Марта не проживет здесь и полугода! — старик прекрасно все это знал. Зачем эти пустые разговоры? Пожертвовать ещё кем-то ради сохранности мира? Разве мало он этому миру уже отдал? И что получил взамен? Ненависть? Эти идиоты не нашли в себе решимости даже проверить, как там десятилетний ребенок один в лесу. Окрестили маньяком-отцеубийцей и преспокойно жили дальше за его счёт.

Досадливо дёрнув головой, маг поджал губы и тяжело опустился на скамью, снова отвернувшись к цветку. Казалось, его листья все ещё хранили тепло рук Марты. Внутри них текла ее жизнь, и касаясь пожухлых листов, Ри как будто вновь становился к ней чуть ближе.

— Она тоже погибнет, если дети бездны выйдут из леса, сломав твою волю! — зло закричал Аэрн.

— А если все равно все погибнут, то почему я должен что-то менять? Никто из них не сделал лично мне ничего хорошего!

— Что хорошего сделал для них ты? — Ри обернулся, резко дернувшись. Сухой лист оторвался от стебря и мягко опустился на чернеющую почву.

— Запер демонов здесь на долгие 17 лет! Расплатился своей жизнью за их покой. Я ведь мог бы выйти к людям. И ты знаешь, ЧТО было бы.

Аэрн знал, потому отвёл взгляд. Он смотрел на своего потомка, ещё такого юного, даже по человеческим меркам, а видел в нем все того же мальчишку. Обиженного, эгоистичного и потерянного. Мальчишку, которого некому было направлять в этом жестоком мире, вечно требовавшем слишком взрослых решений.

— Ты даже не попытался, — уже спокойнее, почти обречённо бросил он.

— Она вышла из леса и все забыла, — предок вздрогнул, поджав губы.

Забыла… как же так. Казалось, Марта та, кто нужен им всем, та, кого лес принял своей. Почему она все забыла? Как могли они так ошибиться? Даже луноцвет.

— Но луноцвет…

— Луноцвет умирает.

Цветок, расцветавший за счёт сил хозяйки, он не мог жить без подкормки. Ри не сказал Марте всей правды. Луноцвет питался не только жизненной силой, но и эмоциями хранителей. Если хранитель открывал свою душу девушке, цветок принимал ее и распускался. Символ зарождающихся светлых чувств. Доказательство единства тьмы и света. А теперь он умирал. И Риэрну казалось, что последний свет внутри него умирает вместе с ним.