Сердце Дьявола
Шрифт:
Я поворачиваю голову и рассматриваю лица в толпе, но его среди них нет.
У меня ещё есть шанс вернуть его. Мой отец не сможет победить меня.
Отцу требуется ещё несколько рук, чтобы поднять сигару с края стола, и, перекатывая её между пальцами, он делает крупную ставку. Провоцирует меня. Дразнит меня. Бросает мне вызов.
— Поднимаю, — произношу я, подталкивая ещё одну стопку фишек в центр зелёного сукна, что потребует от него бросить все до единой фишки, которые у него есть на столе.
—
Я ошибаюсь? Недооцинила? Он думает, что я блефую?
Мы переворачиваем наши карты, и он запрокидывает голову заливисто хохоча.
Я обыграла его.
Хлопнув рукой по краю стола, он качает головой.
— Если уж мне суждено проиграть кому-то, дочка, я бы предпочёл, чтобы это была ты.
Триумф проникает в мою кровь под аплодисменты зрителей, но это не так сладко, как после победы в Праге, потому что Джерико не ждет меня с распростёртыми объятиями.
Но он скоро сделает это, когда у меня будет, что сказать по этому поводу. Пришло время получить информацию, за которой я пришла.
Я бросаю крупную фишку дилеру в качестве чаевых, встаю и протягиваю руку отцу.
— Спасибо за игру, сэр.
Он зажимает мою руку между двумя своими большими.
— Мне было приятно.
— Давай найдём, где поговорить. Тебе нужно многое мне рассказать.
Глава 31
Индия
Я иду за отцом в комнату для курения со стенами из дерева и стекла, где единственным окружающим шумом является шум вентиляционной системы. Супермен и Человек-паук ждут снаружи, пока мы с Фёдоровым устраиваемся в кожаных креслах вишнёвого цвета.
— Как ты узнала, что я блефую? — спрашивает он, обрезая и закуривая сигару.
Я указываю на сигару Кохиба в его руке.
— Ты перекатываешь сигару между пальцами, когда блефуешь.
Громкий смех отражается от стен, и он хлопает себя по колену.
— Мне следовало догадаться, прежде чем поддаться своим порокам. Ничего хорошего из этого никогда не получается.
Конденсат от моей содовой скатывается по бокам стакана, когда я ставлю его на стол между подлокотниками наших кресел.
— Расскажи мне, что ты сказал Форджу, — говорю я без предисловий.
Фёдоров откидывается на спинку и скрещивает ноги, положив лодыжку на колено.
— Ты не терпеливая женщина.
— У меня такое ощущение, что это наследственная черта.
— И ты будешь права. — Он зажигает спичку и затягивается сигарой, чтобы зажечь её. Когда на конце начинает тлеть табак, он тушит спичку и бросает её в пепельницу. — Но почему ты так сильно хочешь знать, что было сказано? Фордж бросил тебя. Зачем тебе преследовать его?
Фордж бросил тебя. Формулировка, которую он использует, не звучит так же, как вышвырнуть
— Я выиграла, и мы заключили сделку. Тебе не нужно больше ничего понимать.
Он выдыхает облако дыма, и очистители воздуха всасывают его в потолок, чтобы оно не окутывало моё лицо.
— Ты любишь его?
Вопрос сильно задевает меня. Возможно, сильнее, чем следовало бы, потому что этот человек незнакомец, но он не должен быть таковым. У нас с ним общая ДНК. Тем не менее, я не уверена, что готова обнажить перед ним свою душу.
— Это имеет значение?
Он стучит краем сигары по хрустальной пепельнице, прежде чем встретиться со мной взглядом.
— Да. Думаю, что имеет.
— Ты любил мою маму? — спрашиваю в ответ, не желая быть здесь единственной выбитой из равновесия.
— Безусловно.
— Тогда почему у тебя была любовница? — этот вопрос сводил меня с ума с тех пор, как я узнала, что Нина похитила меня в детстве из мести.
Подбородок моего отца опускается, и он сосредотачивается на ковре Обюссона на полу.
— К моему вечному сожалению, я не человек без недостатков. Этого ожидали. Поощряли. Почти как символ статуса.
Мои губы кривятся от отвращения.
— Защити меня от культур, где обманывать модно.
— Это очень сложно объяснить, Ульяна… Инди.
При звуке моего имени при рождении в моей голове возникает ещё один вопрос.
— Ты знал, что у неё есть ещё одна дочь? У твоей любовницы?
— Нет. Когда мы её нашли, она не выдала никакой информации. Просто говорила, что ты умерла. Снова и снова.
Тот факт, что Нина не призналась, что я жива, не имеет смысла.
— Зачем ей лгать, если она могла бы спасти свою жизнь, сказав правду? Если ты знал её, ты бы знал, что она продаст любого, чтобы спасти свою задницу. — Горечь окрашивает мой голос, и выражение лица моего отца становится жёстче, как будто он вновь переживает воспоминание, которое я не хочу видеть.
— Нина знала, что в любом случае умрёт. То, что она сделала, было непростительно. Она до конца держалась за свою историю, потому что даже после смерти хотела насолить мне.
— Просто к сведению, у тебя ужасный вкус на любовниц. — Я верю его объяснению. Я никогда не знала более эгоистичного человека, чем женщину, которую я считала своей матерью. Это почти облегчение узнать, что она ей не является. Всё равно, я должна найти способ сказать Саммер. Она будет опустошена.
— Она была… жестока к тебе? Она… делала тебе больно? — спрашивает отец, и его нерешительный тон говорит мне, что его действительно заботит ответ и он молится, чтобы ответ не был плохим.
— Нина была равнодушна. Она меня не била и не шлёпала. Она просто… заставила меня очень быстро повзрослеть. Если я хотела есть, я должна была это заслужить. А потом, когда появилась Саммер, у меня появилась цель в жизни — любой ценой защитить Саммер. Нет ничего, чего бы я не сделала для своей сестры.