Сердце Ёксамдона
Шрифт:
Возможно, чтобы последующие выглядели на его фоне лучше.
Юнха прочла задание в третий раз, занесла в смартфон контакты собственника, а потом закрыла глаза и со вздохом откинулась на спинку стула. Можно смотреть на всё с оптимизмом. Можно отыскать и в этом задании что-то достойное навыков сотрудницы отдела планирования.
Но оптимизма не осталось.
Сегодняшний рабочий день дрожал в ней натянутой струной. Она знала: вот чуть-чуть, и струна сперва зарыдает безутешно и горько, а потом и вовсе порвётся. Но нужно было дотерпеть до вечера, осталось меньше часа. И выдержать потом получасовую прогулку по вечерним
Оставшийся час она доделала обещанное начальнику Киму и собралась уходить. В обыденных и привычных словах прощания от коллег в этот вечер Юнха слышались новые нотки: о случившемся знали все, а кое-кто и об истинном виновнике, и кто-то из коллег просто сочувствовал ей, другие, конечно, испытывали облегчение: хорошо, это случилось не со мной.
Начальник Ким ждал её. Он стоял у скульптуры из колец, в которые прохожие часто засовывали бумажки с желаниями. Секретарь Но, большая любительница таких вещей, рассказывала, что лучше писать не желания, а молитвы, обращая их к духами места. Юнха не верила, что у «Азем Тауэр» есть какая-то душа или добропорядочные духи поселятся рядом с таким местом. Зато была уверена: работники службы благоустройства, вычищая бумажки из скульптуры, проклинают тех, кто эти бумажки туда засунул.
Ким Китхэ почти всегда ждал её здесь, если уходил с работы раньше и они договаривались о встрече. Они оба любили эту нелепую скульптуру и однажды даже дошли до того, чтобы и самим написать по желанию и доверить послания блестящим кольцам.
Сегодня договорённости не было, но он всё равно ждал, и едва увидев его, Юнха поняла: он опять попытается извиниться. Но ведь и сама она обошла здание именно с этой стороны, будто тоже рассчитывала на встречу. Оба они чувствовали: что-то между ними не договорено.
И заговорили одновременно: он действительно начал с «извини». Она же сказала:
— Начальник Ким… Китхэ, давай расстанемся.
Он не сразу услышал, и она вдруг испугалась, что придётся повторять и во второй раз не выйдет так просто и естественно. Казалось, она даже не думала говорить этого, и, может быть, те слова сказала за Юнха порвавшаяся наконец рыдающая струна.
— Что? — глупо переспросил он, наверное, надеясь, что ослышался.
— Ты ведь расслышал, — уже с трудом ответила Юнха. — Давай расстанемся.
Она прислушалась к себе: не породили ли в ней сказанные во второй раз слова каких-то сомнений?
Нет. Всё это было определено, кажется, давно.
На удивление, Китхэ не вышел из себя. Хоть его глаза потемнели, но Юнха не взялась бы ещё сказать, скрытый ли то гнев или что-то другое.
— Я знаю, что сегодня всё вышло плохо, — тихо заговорил он. — Ты обижена. Не будем продолжать разговор сейчас. Я подожду, пока ты успокоишься.
Он развернулся и пошёл прочь, и его ставшей неловкой походка и застывшая спина подсказали Юнха: он действительно полон гнева.
Но, по крайней мере, начальник Ким умел держать себя в руках, когда хотел этого.
Ёксамдонъ был похож на бывшего богача, прячущего свою теперешнюю нищету: по краям высились небоскрёбы, но за их спинами билось старое сердце — те самые кварталы малоэтажек, и многие из их обитателей жили здесь ещё с конца семидесятых, другие тут родились и так не покинули Ёксамдонъ. Конечно, были и такие, как Юнха, — жильцы покрытых жестью
Юнха полагала, что дешевле её квартиры в Ёксамдоне, а то и во всём Канънаме, не найти. Даже дом, на котором бельмом на глазу торчала «её» мансарда, был самым неказистым из всех. Старые кирпичные четырёхэтажки смотрели на него, деревянного ублюдка с жестяной обшивкой, свысока. Ещё несколько неудачников, выглядящих всё же поприличнее, ютились рядом, служа пристанищем для дешёвой забегаловки, дешёвого магазинчика и подозрительно тихого дома, в котором лишь изредка и всегда по весне зажигался свет.
В мансарде были полторы комнаты и шланг в уборной, изображающий душ. Впрочем, когда Юнха прикрутила к шлангу насадку, он в самом деле стал напоминать душ.
Сейчас за жестяными стенами было душно, и она открыла окно, выходящее прямо на магазинчик. Оттуда на Юнха привычно посмотрел рекламный щитёнок, выставленный владельцем у дверей. Сейчас на щитёнке нахваливал разогреваемые обеды певец, имени которого она не помнила. На вид он был сущим ребёнком, слишком худым даже для айдола. За годы щиты и люди на них менялись, и в памяти Юнха задержалась только самая первая реклама, неделями желающая ей спокойной ночи, когда Юнха только въехала в мансарду. На том щите Пак Сочжун предлагал всем выпить совершенно особой бутилированной воды.
Юнха оглядела место, которое называла домом. В холодильнике был тот самый разогреваемый обед, вполне неплохой. Возможно, яйца, но в этом Юнха не была уверена.
Всё равно есть ей не хотелось.
Она легла навзничь на матрас, занимающей большую часть комнаты, подняла смартфон на вытянутой руке и позвонила Чиён.
Чиён ответила на звонок, но сперва Юнха увидела только потолок, залитый жёлтым вечерним светом, и услышала голоса: Чиён жила с родителями и младшим братом, и сейчас вся семья собралась на ужин. Раздался чей-то притворно недовольный окрик, засмеялся брат Чиён, и наконец на экране появилась она сама — с улыбкой до ушей, ещё погружённая в разговор, который вела с родными.
Юнха несколько секунд смотрела на лицо лучшей подруги, всё больше наполняющееся тревогой: Чиён спрашивала, всё ли хорошо?
Юнха открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого наконец-то зарыдала.
Следующее утро началось мелкой моросью, но едва пролился дождь, вернулась жара. Слишком тёплый и душный август не давал людям вздохнуть.
У входа в «Азем Тауэр» Юнха нагнал Ким Санъмин. В университете он учился на два курса старше, когда-то в детстве жил с Юнха в одном квартале — до того, как её мама заболела, а теперь работал в том же здании. На этаж выше, в другом подразделении «КР Групп», отвечавшим за управление недвижимостью, которую компания оставляла себе после завершения некоторых проектов.
— Отдел сопровождения, да? — спросил он участливо вместо приветствия. — Я слышал.
— От Чиён? — поинтересовалась Юнха, внешне безразлично.
Санъмин тепло улыбнулся; его светло-карие глаза всегда наполнялись подобным теплом, если Санъмин смотрел на Юнха. Ещё в детстве он порывался защищать её, играя роль старшего брата. Но в те времена Юнха и сама могла отлупить обидчиков, исцарапать их и даже покусать, теперь в такое и не верилось.
— От Чиён, — согласился Санъмин, — и не знаю, почему ты мне сама не сказала.