Сердце Фатимы
Шрифт:
– Не беспокойтесь. Меня не касается, чем вы тут занимались. Это ваше личное дело, – рискуя нарушить обет молчания, сказала Беатриче, надеясь, что их никто не слышит.
Оба слуги, пораженные, уставились на нее неподвижным взглядом.
– Господин, – робко спросил Ясир, – вы не вызовете стражу?
– Зачем мне это делать?
– Ну… ведь мы… – Салах от смущения залился румянцем. – Любой другой на вашем месте немедленно отправил бы нас в тюрьму.
– Не понимаю, с какой стати я должен так поступать, – ответила Беатриче. – Вы оба прекрасно исполняете свои обязанности. О таких слугах
– Конечно нет… но я не понимаю… – Ясир толкнул Салаха локтем в бок, и лица обоих расплылись в улыбке. Поминутно кланяясь, они хватали ее за руки и полы одеяния, пытаясь их облобызать.
– Господин, как нам отплатить за вашу…
– Не надо меня благодарить, – сказала она, слегка отстраняясь от них. – А теперь ступайте, я очень устал и хочу отдохнуть.
– Слушаюсь, господин. Ваше желание для нас закон, – ответил Ясир.
Еще несколько раз поклонившись, они наконец удалились. Беатриче долго смотрела на закрытую дверь, за которой исчезли Ясир с Салахом. Она не могла прийти в себя. Судьба снова благоволила к ней. Какие бы сюрпризы ни ожидали ее в ближайшем будущем, на Ясира с Салахом она могла полностью положиться.
Хасан разглядывал убогую обстановку комнаты. Все как нельзя лучше соответствовало его задаче. Дом находился в бедном квартале, вдали от дворца и ночной стражи, в окружении лачуг, грозящих вот-вот развалиться. Здесь даже нищие не искали себе пристанища. Никто не мог им помешать, никто за ними не следил, не считая нескольких тощих кошек, охотящихся в темноте за мышами и крысами.
Хасан нервно расхаживал по комнате, как мятущийся зверь в клетке. Куда девались его вера и твердое убеждение, что он исполняет волю Аллаха? Обычно он всегда знал, что поступает правильно, идет верной дорогой, охраняемый ангелами Аллаха. А сейчас? Где его уверенность в правоте своего дела? Невероятно, что это происходит с ним. С ним – которому поклялись в абсолютной преданности более сотни его единоверцев.
Гневный взор Хасана был устремлен на виновника его несчастий. Тот стоял на коленях у окна, грязный, оборванный, в вонючих лохмотьях, с длинными волосами, которые много лет не мыли и не чесали. Его борода, вся в колтунах, свисала до пояса, как клочья изъеденной временем коры старого дерева. Лицо этого человека было знакомо ему до боли.
Уже в тысячный раз Хасан задавал себе вопрос: зачем он вытащил этого грязного оборванца из подземелья и заставил привести сюда? Почему не забыл о нем, не оставил догнивать в своей дыре? На то была причина, и очень веская.
– От тебя несет как от выгребной ямы, – сказал Хасан, прикрывая нос платком, надушенным ароматическим маслом. Во имя Аллаха он должен выдержать и сомнения, и эту жуткую вонь.
– Простите, господин, что не смог принять ванну перед нашей встречей, – прохрипел оборванец. Голос его походил на скрип не смазанной телеги. – Мои слуги, к несчастью, были очень заняты и не приготовили мне праздничный наряд.
Хасан обомлел. Этот несчастный тронулся рассудком? Нет, он не походил на сумасшедшего. Лицо его
«О Аллах, – молился он, – дай мне силы выстоять, не поддаться искушению и положить конец гнусным злодеяниям. Дай силы завершить мое дело, ведь только так можно истребить всех твоих недругов».
– Чего ты хочешь от меня, Хасан? Зачем вызвал из темницы? – спросил человек, больше похожий на призрак из кошмарного сна. – Почему не оставил меня там?
– Не смей задавать мне вопросов. – Хасан пнул ногой в плечо стоявшего на коленях узника. Застонав от боли, тот покачнулся, но сохранил равновесие. Потом раздался странный клокочущий звук, и Хасан догадался, что он смеется, уткнувшись в колени. «О Аллах, – думал Хасан, – откуда у него столько сил и дерзости, чтобы еще смеяться?»
– Понимаю. Я тебе нужен, друг мой, – прохрипел оборванец. – Не так ли? Я тебе нужен. Поэтому ты вспомнил обо мне – спустя столько лет.
– Молчать! – Хасан был вне себя. Он не знал, какое чувство в нем было сильнее – ярость, которую вызывал этот гнусный богохульник в лохмотьях, валяющийся у него в ногах и осмелившийся смеяться над ним, или страх перед дьявольской силой, таившейся в этом жалком теле. – Ты знаешь Али аль-Хусейна ибн Абдаллу ибн Сину?
– Врача? – По его бескровным губам промелькнула улыбка. – Конечно, и тебе это хорошо известно. Мы оба его знаем, Хасан. Он спас тебе жизнь, когда ты упал с лошади. Ты помнишь? Конечно, тогда было другое время – время юности и преданной дружбы. Ты помнишь ту соколиную охоту? Ты и я…
– Молчи! – рычал Хасан. Он не желал вспоминать прошлого. Глас искусителя мог совратить его, заставить свернуть с верного пути.
Хасан произнес в уме все девяносто девять имен Аллаха, призывая на помощь ангелов, но дьявольские нашептывания уже оказали свое действие. Перед глазами всплыли картины из далекого прошлого, которого он не хотел вспоминать, которое хотел забыть, потому что тогда не знал истинного пути, предначертанного ему Аллахом. Он видел двух кружащих в небе соколов и двух юношей, стоявших рядом.
Им не разрешалось одним ходить в горы. Они были слишком молоды. Но их распирало от идей, от жажды подвигов и радости жизни. Они были друзьями и полностью полагались друг на друга. Тогда все и случилось. Одну из лошадей понесло, она сбросила наездника и поскакала дальше. Юноша упал на камни, его нога застряла в расщелине скалы. Это произошло далеко в горах. Позвать на помощь было некого. Другой мальчик соскочил с лошади и помог бедолаге высвободить ногу, а потом на спине отнес его к лошади и помог на нее взобраться. Нога была неестественно вывернута, и, хотя юноша ничего не смыслил в медицине, он догадался, что у друга перелом.