Сердце королевы
Шрифт:
– Это неправильно, – не отступала она. – Наверняка всему этому можно найти решение в рамках закона.
Саф взял бумаги у нее из рук.
– Если это хоть немного успокоит твое законопослушное сердце, Искра, – сказал он, сворачивая их, – нельзя украсть то, чего не можешь найти. Не так уж часто нам удается отыскать хоть что-нибудь из этих списков.
– Но ты же только что сказал, что вы неплохо справляетесь!
– Уж лучше, чем справилась бы королева, – вздохнул он. – Я ответил на твой вопрос?
– Какой еще вопрос?
– Мы в игру играем, помнишь? Ты
– Я не понимаю, о чем ты. В каком сопротивлении?
– Ты что, не слышала о сопротивлении?
– Быть может, я знаю это под другим названием. – Она в этом сомневалась, но в данный момент ей было все равно, ибо мысли по-прежнему занимала предыдущая тема разговора.
– Ну, тут никакой тайны нет, так что расскажу бесплатно. Когда был жив Лек, в королевстве действовало движение сопротивления. В него входили те немногие, кто знал, что он из себя представляет, – или, по крайней мере, иногда знал и хранил это знание на бумаге. Они старались распространять его, напоминать друг другу правду всякий раз, когда Лекова ложь побеждала. Самыми могущественными среди них были те, кто читал мысли, ведь они всегда наперед чуяли намерения Лека. Многих участников сопротивления убили. Лек знал о них и без устали пытался стереть с лица земли. Особенно тех, кто читал мысли.
Теперь Биттерблу слушала очень внимательно.
– Ты и правда не знала, – сказал Саф, заметив ее интерес.
– Понятия не имела, – призналась она. – Значит, поэтому Лек сжигал одну за другой печатные лавки родителей Тедди, да? И поэтому ты знаешь про похороны в земле. Твоя семья входила в это сопротивление и хранила записи о старых традициях и всяком таком. Верно?
– Это твой второй вопрос?
– Нет. С чего бы мне тратить вопрос на то, что и так уже понятно? Я хочу знать, почему ты вырос на лионидском корабле.
– А, ну, это легко, – сказал он. – Мои глаза поменяли цвет, когда мне исполнилось полгода. Само собой, в то время здесь правил Лек. Одаренные в Монси не были свободны, но, как ты уже догадалась, мои родители участвовали в сопротивлении. Они знали, что он за человек, – по крайней мере, большую часть времени знали. А еще им было известно, что в Лиониде Одаренные свободны. Поэтому они отвезли меня на юг, в Монпорт, тайком пронесли на борт лионидского судна и оставили на палубе.
У Биттерблу отпала челюсть.
– То есть бросили? С незнакомцами, которым ничего не стоило вышвырнуть тебя за борт!
Он с легкой улыбкой пожал плечами:
– Они не могли придумать ничего лучше, чтобы спасти меня от службы у Лека, Искра. А когда Лек умер, моя сестра все силы бросила на мои поиски – хотя знала обо мне лишь три вещи: возраст, цвет глаз и название корабля, на котором меня оставили. И кстати, лионидские матросы не вышвыривают младенцев за борт.
Они свернули на улицу Лудильщиков и остановились у двери лавки.
– Их уже нет в живых, да? Твоих родителей. Лек их убил.
– Да, – подтвердил Саф и, заметив выражение ее лица, потянулся к ней. – Искра, ты чего… не печалься. Я их совсем не знал.
– Пойдем внутрь, – сказала она, отталкивая его руку.
Биттерблу не могла даже выразить ему свое сожаление, настолько ее бесила собственная беспомощность. За некоторые преступления королеве вовеки не выплатить достаточной компенсации.
– Нам остался еще один круг, Искра, – напомнил он.
– Нет. Хватит.
– У меня приятный вопрос, честное слово.
– Приятный? – фыркнула Биттерблу. – И что же ты считаешь приятным вопросом, Саф?
– Я спрошу о твоей матушке.
Врать на эту тему у нее сейчас не было никаких сил.
– Нет.
– Да ладно тебе. Расскажи, как это.
– Что «это»?
– Когда у тебя есть мать.
– С чего ты решил задавать мне такие вопросы? – с усталым раздражением огрызнулась она. – Что тебе в голову взбрело?
– Да что ты так на меня взъелась, Искра? Мне-то вместо матери досталась Пинки, которая учила меня взбираться по канату с кинжалом в зубах и мочиться на людей с верхушки мачты.
– Гадость какая.
– Ну? О том и речь. Твоя матушка, уж наверное, не учила тебя никаким гадостям.
«Знал бы ты, о чем спрашиваешь, – подумала она. – Если бы у тебя было хоть малейшее представление, с кем ты разговариваешь». В его взгляде она не заметила ни сентиментальности, ни боли. Саф, видимо, вовсе не готовился поведать ей душераздирающую историю малолетнего матроса на чужеземном корабле – матроса, которому так не хватало матери. Ему было просто любопытно; он хотел послушать о матерях, и больно от этого вопроса было одной Биттерблу.
– Что ты хочешь о ней знать? – спросила она чуть более терпеливо. – Это слишком расплывчатый вопрос.
Он пожал плечами:
– Сойдет все, что расскажешь. Это она тебя читать научила? Когда ты была маленькая, вы делили жилье и трапезы? Или замковые дети живут в яслях? Она рассказывает тебе о Лиониде? Это у нее ты научилась печь хлеб?
Биттерблу перебрала в уме все, что он сказал, и разум затопили образы. Воспоминания, порой совсем расплывчатые.
– В ясли меня не отдавали, – честно ответила она. – Большую часть времени я была с нею. Кажется, читать она меня не учила, зато научила многим другим вещам. Она объяснила мне арифметику и рассказала все про Лионид. – И тут Биттерблу произнесла еще одну истину, которая пришла внезапно, словно удар грома. – Мне кажется… я уверена… читать научил меня отец!
Она отвернулась, зажав голову в ладонях. Ей вспомнилось: вот они сидят за столом в маминых покоях, и Лек помогает ей складывать буквы. Вспомнилось ощущение маленькой пестрой книжки в руках; вспомнился его голос, как он подбадривал ее, как хвалил и гордился, когда ей удавалось с трудом произнести слово.
– Дорогая! – говорил он. – Ты чудо. Ты просто гений. – Она была так мала, что приходилось стоять на стуле на коленях, чтобы дотянуться до стола.
Это воспоминание совершенно сбило ее с толку. На мгновение, застыв посреди улицы, Биттерблу потеряла почву под ногами.