Сердце кугуара

Углицкая Алина

Теряя человеческое тело, Лукаш терял и человеческий разум. Он становился зверем, хищником, в полном смысле этого слова.

— Господи! — выдохнув, девушка уронила голову на руки. — Почему это происходит со мной?

Вопрос был риторическим. Он не требовал ответа. Да и время поджимало. Но Лукаш не мог уйти, оставив ее в таком состоянии, со всем этим знанием, обрушившимся на нее, как лавина.

Осторожно присев рядом, стараясь сохранить дистанцию, чтобы не напугать еще больше, он глухо заговорил:

— Я не знаю, зачем Андрулеску

запер нас вместе. Наверное, это был еще один эксперимент. Но одно знаю точно: мне нужно вернуть флэшку и добыть лекарство. Иначе к вечеру одним диким кугуаром в природе станет больше.

Ева поежилась. На мгновение ее охватил стыд. Но отрицать очевидное было бы глупо: стоило Лукашу сесть рядом, как она едва сдержалась, чтобы не отшатнуться.

Справившись с паникой, она уточнила:

— То есть, без этой сыворотки ты станешь зверем?

— Да.

— Навсегда?

— Думаю, да. Но проверять не хочу.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что я результат эксперимента. Меня держали без сыворотки, самое больше, шесть месяцев. И все эти шесть месяцев я провел в шкуре животного. Запертый в примитивном сознании зверя, как в клетке. Представь, каково это: все видеть, слышать и понимать. Но при этом быть не в силах управлять своим телом, своими поступками. Шесть месяцев наблюдать за собственными действиями, словно со стороны, - он сокрушенно покачал головой. В его глазах на секунду мелькнула такая боль, что Ева невольно затаила дыхание.
– Когда звериная часть берет верх над человеком, я не могу вернуться назад без этой чертовой сыворотки. Понимаешь?

Последние слова были сказаны таким тоном, что Ева невольно подумала о его шрамах. Наверное, их он тоже получил во время экспериментов. Как же жестоко с ним обращались… Зачем? Почему?

Шумно выдохнув, Лукаш поднялся. Близость Евы была слишком опасной. Она опьяняла, дурманила голову, а еще заставляла кровь быстрее бежать по жилам, и это уменьшало действие сыворотки. До новой инъекции оставалось не меньше восьми часов, но уже сейчас Лукаш чувствовал, как внутри мечется Зверь, требуя воли.

Он уже был у двери, когда его нагнал едва слышный, дрожащий голос Евы.

— Лукаш…

Он оглянулся. Бросил на девушку тяжелый взгляд. Ева показалась ему такой потерянной в его необъятной рубашке и джинсах, что даже внутренний кугуар тоскливо мяукнул. Она не хотела его отпускать. Это ясно читалось в ее глазах, в ее напряженно сжатых губах, в ее руках, стиснутых добела. 

— Обещай… — она запнулась, чувствуя, как увеличивается комок в горле, — обещай, что вернешься.

Лукаш застыл, вцепившись в ручку двери. Снаружи все еще бушевала гроза, продвигаясь на запад.

— Ева, — его голос внезапно упал до хриплого шепота, — неужели ты думаешь, что я брошу тебя здесь одну?

— Нет, — Ева отчаянно замотала головой, — не думаю. Я боюсь, что ты не вернешься, что с тобой…

Она оборвала себя, для верности зажав рот рукой.

Но скрыть эмоций уже не могла. Слезы хлынули из глаз с новой силой. Обозвав себя идиотом, Лукаш вернулся и со всей нежностью, на которую был способен, обнял ее за плечи, привлек к себе, позволяя уткнуться лицом ему в грудь. Щеки Евы были мокрыми от слез. Тело вздрагивало от глухих рыданий. Она плакала из-за него! Переживала за него! Он не мог в это поверить. Никто, никогда не беспокоился о нем. Все знали — Лукаш Каховский самый живучий вер в резервации. 

— Черт, детка, чтобы ты знала… — пробормотал он ей в волосы. — Я бы отдал полжизни, лишь бы мне не пришлось уходить и бросать тебя здесь. Но я не могу остаться. Ты смелая девочка, ты справишься. Я полагаюсь на твой здравый смысл. Полезай в каюту, выбери самую удобную койку и немного поспи. Я вернусь до того, как ты успеешь проснуться.

Лукаш бормотал бессмысленные слова утешения, но — черт возьми! — с каким удовольствием он подхватил бы ее сейчас на руки, отнес в каюту и проделал все то же самое, что этой ночью в камере. Только на этот раз нежно, ласково, долго, растягивая процесс до умопомрачения. Его тело буквально молило об этом.

Время, проведенное наедине с Евой в закрытом пространстве сначала машины, теперь сарая, стало для него невыносимой пыткой. Он хотел эту женщину так, как никого, никогда. Она была его самкой, его парой. Ее близость заставляла его терять голову. Внутри него бушевала настоящая буря, Зверь требовал соединиться, наполнить самку своим семенем, оставить на ней свежий след. А человек в Лукаше жаждал обладать своей женщиной, смотреть на нее сверху вниз, входить в нее и видеть звезды в ее глазах.

Все это пронеслось у него в голове за считанные секунды. Ева, не думая, что творит, прижималась к нему всем телом, лишая последних крох самообладания.

Но выбора не было. Он должен уйти. Ради нее. Ради себя. Ради них.

Ева слышала, как он что-то шепчет ей на ухо, успокаивая, обещая. Чувствовала, как его руки поглаживают ее по спине. Вот он немного отстранил ее от себя, пригнувшись, коснулся губами ее дрожащих губ. А в следующий момент Лукаш разжал руки и молча, не оборачиваясь, направился к выходу.

* * *

Он ушел…

Оставил ее одну…

В этом богом забытом месте. Посреди разыгравшейся стихии. Дверь захлопнулась, с легким стуком отрезая их друг от друга.

Ева застыла посреди сарая, бессильно уронив руки. Ее накрыло опустошение. Словно с уходом Лукаша все чувства и эмоции отключились, как по волшебству. Осталась лишь телесная оболочка, равнодушная ко всему, что ее окружает. Только взгляд продолжал буравить потемневшие от времени двери. А еще сердце вздрагивало при каждом звуке, доносившемся снаружи. Словно ждало, глупое, что Лукаш передумает и вернется.

Но Ева знала — не передумает.

Сколько она так простояла в прострации, Ева не знала.