Сердце не камень
Шрифт:
Вера Филипповна. Нет, уж ты, пожалуйста, поберегай себя.
Ераст. Теперь еще желаю я знать от вас: обиду вы прощаете?
Вера Филипповна. Какова обида, миленький!
Ераст. Ну, вот-с человек у вас украдет что или ограбит вас, ну, вред вам какой сделает… Так вы простите его или всю жизнь будете зло на него в душе иметь?
Вера Филипповна. Нет, как можно! Пусть его бог судит, а я прощу.
Ераст (горячо обнимает и целует ее). Вот вам и обида-с!
Вера Филипповна. Ай! (Отбегает.)
Ераст.
Вера Филипповна. Как же ты?… Зачем это? (Отирает слезы.)
Ераст. Приказывайте, что мне над собой делать!
Вера Филипповна тихо плачет.
Уж теперь самому-то в омут броситься будет мало для меня, а утопить меня надо с камнем за мое невежество.
Молчание.
Вера Филипповна (взглянув на Ераста). Неужели ты домой, этакую даль, пешком пойдешь? Поедем, и подвезу.
Молчание.
Ераст. Да-с… уж лучше б меня казнили… Заместо всего… такие слова… да это… разве от ангела дождаться.
Вера Филипповна. Ну, что ж… ты не подумавши… А вот подумаешь, так увидишь, как это тяжело и больно для меня.
Ераст. И сейчас понимаю: тяжело и больно для вас, а с моей стороны даже довольно низко… И никогда вперед не посмею и подумать-с… Только, я полагаю… все-таки в этом никакой обиды нет для вас.
Вера Филипповна (улыбаясь). Да, пожалуй. Очень, очень дурно ты сделал, и никак я не могла от тебя ожидать… а коли правду сказать… если ты каешься да говоришь, что вперед не будешь… так… само собой… какая ж тут обида! Простить тебя очень можно. Поедем, Ераст!
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Каркунов.
Халымов.
Вера Филипповна.
Константин.
Ольга.
Ераст.
Огуревна.
Комната со сводом в нижнем этаже дома Каркунова. На правой стороне (от актеров) дверь в комнату Ераста, на левой – в коридор; поперек комнаты дубовый прилавок, за ним две конторки с табуретами; на стене часы. Кипы товаров в суровых парусинных сорочках сложены у прилавка. В глубине два окна.
Ераст за конторкой, на конторке свеча.
Ераст. А похоже, что Константин правду сказал: хозяин ходит сердитый, на свет не глядит; все ворчит: «Надо прикончить фабрику, выгоды никакой нет…» Дело не хвали! Пойдешь по Москве шляться, мостовую гранить. Денег на черный день не припасено… Да как их и припасешь на таком жалованье? Как прогуляешь месяца три-четыре, а то и все полгода без места, вот и узнаешь, где раки-то зимуют. Затянешься в долги, платьишко все размотаешь… ведь голод-то не тетка, пожалуй, в такое звание попадешь, что после и не выцарапаешься. Мало ль их зимой в летнем платье по городу ходят, за копеечки пляшут на морозе да руки протягивают. Эх ты, жизнь! Как подумаешь, так мурашки у тебя по спине-то заползают. Тут не то… что… тут на разбой пойдешь… Оно точно, что хозяйка наша женщина редкостная, совсем какая-то особенная, и какую я теперь штуку гну, так немного это лучше, что зарезать человека. А как подумаешь об жизни об своей, так оно и выходит, что своя рубашка к телу ближе… Коли не выгорит дело у Константина, ну, была не была… то я теряю! Только и всего, что в том же чине останусь, как был… Был ничего и останусь ничего… А разживется Константин, так и я хоть немножко побарствую… получу с него деньги, покучу, сколько мне надо, оденусь по последнему журналу, поступлю на место хорошее: нынче жалованье-то по платью дают. Само собою, дурного хорошим не назовешь; да разница-то велика: по морозу в каком-нибудь страм-пальто прыгать да в кулаки подувать или в шубе с седым бобровым воротником по Ильинке проехаться. (Взглянув на стенные часы.) Еще без двадцати минут десять. Пойти взять книжку. (Уходит со свечой.)
В комнате темно, лунный свет. Входит Вера Филипповна, Огуревна со свечкой остается на пороге.
Вера Филипповна и Огуревна.
Вера Филипповна (тихо). Поди поставь свечку на лестницу, да сама там посиди, подожди меня.
Огуревна. А? Ну… подожду, подожду…
Вера Филипповна. Поди на лестницу, говорю я.
Огуревна. Куда на лестницу, зачем?
Вера Филипповна. Поди, поди, говорю я, взойди на лестницу, да и сядь там.
Огуревна. Ну, и ничего здесь… и пойдем, что ли?
Вера Филипповна. Ступай одна, я сейчас приду, подожди там!
Огуревна. Час-то который?
Вера Филипповна. Да ты ступай уж.
Огуревна. То-то, мол, что теперь? Утро аль вечер?
Вера Филипповна. Да какая тебе надобность! Утро ли, вечер ли, все равно тебе. Ты ступай, ступай!
Огуревна. А? Ступай! Куда ступай?
Вера Филипповна. Ты на лестницу ступай, наверх! Как ты не понимаешь?
Огуревна. Да, понимать… Ты днем говори, так я пойму… а ночью человек, что он может понимать? Ты ему то, а он тебе то; потому заснул человек, все одно что утонул. А ежели ты его разбудишь, ну, какое у него понятие ?
Вера Филипповна. Ступай, ступай!
Огуревна (оглянувшись). Батюшки, да где это мы?
Вера Филипповна. Ступай, ступай, не твое дело.
Огуревна. А ведь мне мерещится, что ты это у себя в спальне, на постеле лежа, мне что приказываешь.
Вера Филипповна. Ступай, ступай, вон прямо по коридору – на лестницу наверх, да там и жди! Да не усни дорогой-то!
Огуревна (уходя). Ладно, мол, ладно.
Вера Филипповна. Куда ты? Куда ты? Прямо, прямо… Свечку-то не урони!… (Затворяет дверь и отходит от нее.) Где же он? Он в своей комнате. Ну, я туда не пойду. (Прислушивается.) Кто-то идет со двора… по коридору… сюда кто-то… (Входит за прилавок и садится за кипы товару.)