Сердце Пармы, или Чердынь — княгиня гор

Иванов Алексей Аркадьевич

— Дышит, жива, — сказал сам себе Фока. — Ну-ка, все прочь!..

Он начал вспарывать рубаху от горла до подола, разложил ее, обнажив тело, стал осторожно щупать ключицы, плечи, ребра, живот своими толстыми и, казалось, неуклюжими пальцами.

— В костях я толк знаю… — бормотал он. — Нет, сломанных нету… Синячища вон, ссадины, а не пухнет… Может, где что и лопнуло, но без сдвига… Жить будет. Должна очухаться. Что с ней было-то, сотник? Где ты ее нашел?

— На дороге у медведя отбил, — хрипло ответил

немного опомнившийся Вольга. — Чего она глаза-то не открывает?

Лицо Тиче было измученным, враз истончившимся, бледным. Синие тени лежали в глазницах.

— Обморок, напугалась, — пояснил Фока. — А кто она?

— Княгиня.

Ратники даже отшатнулись.

— Э… ну-ка давайте все отсюда, — нашелся Фока, прикрывая Тиче разрезанной рубахой. — Да-а… — Он поскреб бороду, разглядывая княгиню. — Ну и дела. Я слыхал, что она того, блаженная… Убегала из дому, говорят, не раз… Ну и вот.

— Ладно, оставь ее, — сморщившись, сказал Вольга. — Если обморок, то очнется. Иди, а я посижу.

Ратники, оглядываясь, разошлись. Отошел и Фока. Вольга сходил в избу, принес одежду, сунул под голову Тиче, укрыл сверху. Потом умылся из бадьи и уселся рядом на полено. В голове было пусто.

Без мысли, без движения он сидел весь день. Отказался есть. Тиче в себя не приходила.

— Фока, — позвал Вольга. — Ты лекарь? Что делать с ней?

Фока приблизился, встал над княгиней, почесывая поясницу.

— Какой я лекарь? — пробурчал он. — Так, кость вправить, перевязать, прижечь… Ежели у нее только испуг да ушиб, то уж встала бы, а ежели чего другое…

— Чего?

— Ну… внутренность какая порвалась… Всякое бывает… Короче, сотник, в Чердынь ее надо. Я тут не помощник. Там на посаде бабка пермячка живет, Мухоморницей зовут. Если можно вылечить — она вылечит. Только, я понимаю, скорей надо, а то ведь кровь в брюхо течет.

— Запрягай тогда мне Воронка, — вставая, решил Вольга.

На заставе был единственный конь — старый мерин Воронок. На нем возили воду с Вишеры. Воронка запрягли в телегу, выбросили из кузова бадью, наложили гору лапника и сверху устроили княгиню.

— Возьми сопровожатых, — посоветовали Вольге. — Путь неблизкий, ночью поедешь.

— Не надо, — угрюмо отмахнулся Вольга.

По медному от заката склону телега съехала с горы. В сумерках миновали росстань. На туше убитого медведя уже скакали птицы, какой-то зверек порскнул в кусты. Вольга вытащил свой меч, обтер о шкуру, сунул в ножны.

Воронок, пугаясь и вздрагивая, робко шел по дороге, тянул телегу. Настала ночь. В облаках над пармой летела косматая луна. Вольга снова выволок меч и положил рядом с собой. Он услышал за спиной тихий смех и резко оглянулся, дернув вожжи. Воронок встал.

Тиче сидела в телеге — почти голая в разрезанной рубахе, словно светящаяся

во тьме. Глаза ее сияли. Волосы гривой кудрявились вокруг головы, петлями извивались по плечам, на грудях. Тиче смеялась, и Вольге стало страшно. Он знал, что имеет дело с ведьмой, с ламией, и никогда этого не боялся, а вот теперь ему стало страшно, до полусмерти страшно.

Он нашарил меч, сполз с телеги и попятился.

— Так ты невредима? — хрипло спросил он.

— Конечно, — она кивнула. — Разве же Ош меня обидит? Я его сама позвала.

— Зачем?

— Я — ламия. Меня на гору Полюд не пускает. Я туда попасть могу, только если кто меня на руках занесет, без меча у пояса. Ты занес.

Вольга молчал, потрясенный.

— Вольга, не ходи в Чердынь, — попросила Тиче и потянулась к нему; кудри посыпались с голых плеч. — Будь со мной, люби меня всю ночь. Не ходи в Чердынь, там тебя убьют.

— Почему?

— Там всех убьют. И князя, мужа моего, и княжичей, моих сыновей, и всех ратников, и монахов, и мужиков, и баб — всех.

— Кто?

— Вогулы. Хакан Асыка пришел и много хонтов привел. Завтра ночью он Чердынь возьмет.

— Не было вогулов на Вишере…

— Были. Они от заставы за лесами, за скалами прячутся. Вы их не видели. Они вашего сполоха боятся, хотят Чердынь внезапно взять.

— Так вот зачем тебе на заставу было надо… — без голоса сказал Вольга, взмокнув от внезапного предчувствия.

— За этим, — согласилась Тиче. — Ведь я же ламия, жена хумляльта. Твоя застава вся спит непробудным сном. Я ратным людям твоим в котел с пищей дурман бросила. Они и заснули. А ты не ел.

— Я вернусь… Я разбужу… — тупо произнес Вольга.

— От того сна никого не разбудишь. Под горой семь вогульских косатых богатырей прятались. И они поднялись на гору, когда все уснули.

— Как же ты могла… любовь мою… — Вольга подавился словами.

— Я люблю тебя, я спасла тебя. Тех уже убили, а в Чердыни всех завтра убьют. Оставайся со мной, Вольга. Со мной тебя никто не тронет. Ты воеводой русским будешь, а может, князем. А я твоей женой стану, самой лучшей женой, сладко любить буду, жарко.

Она спрыгнула с телеги и медленно пошла к нему, протягивая руки, покачивая бедрами, переливаясь блеском в лунном свете, как рыба.

— Не подходи! — крикнул Вольга, выставляя перед собой меч. — Не подходи!..

— Не бросай меня, — заклинала ламия. — Вогулы убыот тебя в Чердыни, вогулы убьют тебя на заставе, ты не спрячешься от них в парме даже в самую глухую полночь… Не покидай меня, Вольга…

Держа ламию на расстоянии острием меча, Вольга обогнул ее по обочине.

— Я тоже тебя люблю, Тиче, — с болью сказал он. — И низкий поклон тебе за твою любовь… Но мне иначе нельзя. Я должен быть на заставе.