Сердце полуночи
Шрифт:
– Что все это значит? – со вздохом спросил Казимир.
– Ты еще не понял? – вопросом на вопрос ответил Люкас с непроницаемым лицом. – Этот человек принадлежит к новому поколению так называемых ученых. Он верит в исцеление при посредстве скальпеля и иглы, отрицая лечение при помощи снадобий и покоя. В этих банках – плоды его исследований.
Казимир посмотрел на полки новым взглядом.
– Но почему это грех? – поинтересовался он. – Если он разрезает людей или животных для того, чтобы вылечить их…
– Не вылечить… во всяком случае теперь, – небрежно
Тогда я показал ему один трюк, который знал еще мальчишкой. Я научил его, как при помощи маленькой проволочки повредить мозг кролика так, чтобы можно было разрезать его еще живым. С тех пор как этот мастер препарировал живьем своего первого кролика, он узнал гораздо больше. Мой друг изучил, как бьется сердце, как работают легкие, узнал о боли, которая живет в стеклянных глазах парализованного животного. За те восемь часов, пока кролик оставался живым, он узнал и увидел целую кучу всего.
Но из всего, что он узнал, одно пришлось ему больше всего по вкусу. Он узнал, что такое полная и безграничная власть. Он мог разрезать живое существо, он мог трогать пальцами его внутренности, он мог в любой момент прекратить работу любого органа, любой железы. В тот день он покончил со своей врачебной практикой и начал изобретать все новые и новые пытки. Постепенно он набирался опыта и научился повреждать мозг высших живых существ таким образом, чтобы поддерживать в них жизнь днями и неделями. Между прочим, я уверен, что вот за этими дверями находится его последний…
Послышался гулкий щелчок замка, и слова застряли в горле Люкаса. Казимир бросил на него испуганный взгляд, и бард сделал ему знак оставаться на месте и молчать. Полуденное солнце хлынуло в подпол, и на лестнице появились чьи-то ноги в желтовато-коричневых брюках. Несмотря на влажность, со ступеней поднялись целые облака пыли, ясно видимой в солнечных лучах.
Спускающийся в подпол мужчина был среднего возраста и довольно мускулист. Кожа его напоминала свежевыскобленный пергамент. Заметив незваных гостей, он остановился, и его лишенные всякого выражения глаза остановились на Люкасе и его ученике. Медленно-медленно его лягушачий рот растянулся в некое подобие улыбки.
– Я всегда рад гостям, – проговорил он. – Хотя я никак не разгляжу, кто вы такие…
– Это я, уважаемый фон Даакнау, Геркон Люкас. Со мной – мой друг…
– Должно быть, это тот самый Казимир, о котором вы мне рассказывали, – перебил мужчина.
Спустившись с лестницы, он зашаркал к ним через комнату. Руки он вытянул перед собой, дабы ненароком не налететь на какое-нибудь препятствие. Через несколько мгновений он был уже рядом с Казимиром, и его загорелая ладонь легла
– Этой самой рукой Эйрен проделал великое множество хирургических операций, – сказал Люкас. – Не так ли, фон Даакнау?
– Этой самой рукой, заостренной проволокой и специальным порошком, – без тени улыбки сказал человек, все еще сжимая предплечье Казимира. – Пусть вас не вводит в заблуждение, что я разговариваю с вами так откровенно, – обычно я более скрытен с посторонними. Просто господин Люкас много о вас рассказывал.
С тех самых пор, как маленькие, слегка косящие глаза фон Даакнау нащупали Казимира в полумраке подвала, они ни на мгновение не отвернулись, прожигая юношу насквозь безжалостным взглядом. Казимиру стало настолько неуютно, что он вздрогнул и вырвался.
– Не хотите ли подняться наверх? Могу предложить вам чаю.
– Нет, старина, спасибо, – с необычайной сердечностью поблагодарил его Люкас. – Нам еще нужно многое сделать.
Казимир потер предплечье – у него было такое ощущение, что после прикос-
Новения этого хирурга-живодера плоть его заледенела.
– Вы действительно используете все эти инструменты, для того чтобы…
– Да, – безмятежно откликнулся фон Даакнау.
– Я слышал о штуке с проволокой, но для чего вам порошок?
– Большинство из моих… пациентов вовсе не хотят лечиться, – легко отозвался Даакнау. – Порошок помогает мне усыпить их.
– Почему вы это делаете? – выпалил Казимир, к которому неожиданно вернулось мужество.
Бывший врач пожал плечами и впервые за все время отвернулся. На его лице промелькнуло задумчивое выражение – это было первое выражение, которое до сих пор вообще появлялось на его лице.
– Я уверен, что вам знаком сладостный аромат чужого страха, молодой человек. Боль – это вино, а страх – то, что придает вину изысканный вкус. И то и другое доставляет мне наслаждение, однако больше всего мне нравится звук.
– Звук? – эхом отозвался Казимир,
Неловко переступая с ноги на ногу. Под ногами его снова что-то захрустело.
– О, звуки бывают совершенно разными, – Эйрен слегка облизал свои широкие губы. Голос его оставался противоестественно спокойным – Готов поклясться, вы не знали, что человеческая кость может издавать совершенно разные звуки…
– Довольно! – воскликнул Казимир, чувствуя как живот его сводит судорога. – Это Люкас вас надоумил, не так ли?
Припухшее лицо фон Даакнау расплылось в сияющей улыбке Он снял со стены столярный молоток и взмахнул им.
– Позвольте я представлю вам Анну. – просто сказал врач.
Казимир развернулся и пошел к заплесневелым ступеням
– Я ухожу, – объявил он. Поднимаясь по лестнице он слышал извинения Люкаса:
– Не обижайся на парня, Эйр. Ему предстоит еще многому научиться. И не беспокойся – твоя тайна в полной безопасности.
– Ты придешь посмотреть? – отозвался хозяин страшного подвала, кивнув в сторону железной дверцы в дальней стене, многозначительно постукивая головкой молотка по ладони.