Сердце Проклятого
Шрифт:
Он помолчал, сворачивая в переулок, и лишь припарковав машину, продолжил:
— Шанс может появиться у вас, коллеги. Может, может… Я почти в этом уверен! И я искренне советую вам его не просрать…
— Опоздали, — сообщил сыну старый бедуин. — Раз на блок-постах творится такое, значит, мы опоздали. Рувима здесь уже нет…
— Ты уверен, отец? — отозвался Якуб, осторожно объезжая заградительные блоки.
Солдаты в бронежилетах настороженно смотрели на «тойоту» и ее пассажиров, но документы у Зайда были в полном порядке и придраться было не к чему.
— Уверен, — подтвердил он, поглядывая по сторонам.
— А что, если его убили? — Якуб кивнул на зарево,
— Я перекинулся парой словечек с земляком, — Зайд двинул мохнатой бровью, достал из бардачка пакет с сушенными финиками и аккуратно отправил в рот засахаренный, чуть сморщенный плод.
— Во время досмотра? — удивился сын.
— Мы стояли рядом, — пояснил Зайд. — Я старик. Слава Аллаху, в этой стране еще умеют уважать тех, кто старше. Я спросил, что стряслось, он мне ответил. Они были здесь. В них стреляли, как я и предполагал. Они остались живы, как и должно быть. А потом… Потом Рувим угнал санитарный вертолет.
— Он Рембо? — спросил Якуб, выезжая на шоссе.
— А кто такой Рембо? — удивился Зайд. — Я его не знаю!
— И куда едем?
— На север…
— Я понимаю, отец, что не на юг. Куда именно мы едем?
Зайд задумался.
— В сторону Бер-Шевы, — наконец определился он. — А там видно будет…
Некоторое время Якуб вел машину молча, но потом все-таки не выдержал и спросил:
— А почему именно в Бер-Шеву, отец?
Зайд задумался.
— Конец дня, — наконец-то произнес он. — Ты где-нибудь видишь здесь заправку для вертолета?
— Нет.
— Зато она есть в Бэер-Шеве. Была. Когда еще я там служил. У них просто нет горючего лететь дальше, чем в Бэер-шеву. Там госпиталь. Там база авиации. Мы не найдем Рувима в городе, он уже будет в пути. Но с ним раненый. С ним девушка. Он не сможет быть быстрым… Мы сможем его догнать — это хорошая новость.
Якуб кивнул.
— Но есть и плохая, — продолжил старый бедуин, и выплюнул косточку от финика на летящий под колесами серый асфальт. — Раз мы понимаем, куда едет Кац, это, скорее всего, понимают и остальные. И солдаты, и те, кто стрелял. Рувима ждут в Бэер-Шеве.
— Это плохо. Его могут убить до того, как мы подоспеем.
Зайд покачал головой.
— Раз мы понимаем, что в Бер-Шеве его ждут, то и он это понимает. Рувим не появится там. Он исчезнет по дороге и нам надо успеть понять, куда он направился, пока не остыл след…
Глава 13
Римская империя. Эфес.
54 год н. э.
Город оказался приветлив.
Он сбегал по склонам к морю, растекался по побережью, вдавался в густую синь вод жадными пальцами искусно выстроенных пирсов и хватал, хватал, хватал приходившие к его берегам корабли. Даже отсюда, сверху, из-за пределов стен Эфеса, в акватории было видно не менее полусотни торговых галер, стоящих у причалов. Три больших корабля, похожие с первого взгляда на огромных жуков-водомерок, входили в гавань, будоража морскую гладь соломинками весел, еще на двух, только вышедших из порта, поднимали паруса, стараясь поймать легкий северный ветер.
Иегуда жадно вдохнул полной грудью освежающий воздух приморских гор и бодро зашагал по мощенной римской дороге, ведущей к городским воротам.
Мало кто бы мог дать этому подтянутому, без капли жира, человеку его возраст, а ведь он уже перевалил за полсотни лет. Выдубленное солнцем лицо, хоть и покрытое глубокими морщинами, выглядело скорее уж суровым, чем старым. Волосы побелели, но в соляной белизне все еще были рассыпаны горсти перца — некоторые пряди, вопреки времени и пережитому за эти годы, сохранили природный черный цвет. И спину он держал ровно, и плечи развернутыми, хоть сума, которую нес,
Зима с ее ветрами и дождями уже отступила, а до летнего зноя оставалось еще несколько недель, может быть, месяц. Иегуда очень любил эту пору года. Ему нравилось резкое пробуждение природы, нравилось, как рвутся к солнечным лучам, качаясь на мохнатых стебельках, нежные красные маки, как наливается силой и зеленью трава, как покрываются белой ароматной пеной цветения фруктовые сады и крепнут на глазах виноградные лозы.
Наверное, в другой жизни он мог бы стать крестьянином — буквально несколько лет назад он вдруг обратил внимание, что начал восхищаться и интересоваться вещами, которыми раньше пренебрегал, причем пренебрегал совершенно осознанно, не по недомыслию или невниманию. Сейчас растущая лоза или распускающийся цветок розы могли вызвать у него едва ли не умиление, а еще недавно вряд ли были бы замечены.
Время наступило мирное, пиратских набегов Эфес не боялся, и по этой причине стража у ворот откровенно ленилась. Караул несло городское ополчение, римский гарнизон себя особо не утруждал — не было необходимости. При цезаре Клавдии, пусть пошлют ему боги долгих лет жизни, население Империи росло и не только за счет удачных военных кампаний. Процветала торговля, в строящихся провинциальных полисах не хватало рабочих рук. Империя и ее колонии благоденствовали, мужчины все больше оставались дома, а, значит, женщины рожали неустанно, и улицы больших и малых городов и даже ничего не значащих деревушек полнились топотом детских ножек и звонким ребячьим гомоном.
Эфес не был исключением. В пределах его стен и сразу за ними (город не помещался в скорлупу защитных сооружений) уже жило почти полмиллиона человек, и с каждым благополучным годом это количество прирастало на несколько десятков тысяч, а то и больше. Шагая по широким новым улицам древнего города, Иегуда не боялся быть узнанным, хотя иудейская община в Эфесе была достаточно многочисленной, но состояла она, в основном, как и в Тарсе, из эллинизированных евреев, читавших Тору не на языке предков, а в переводе на греческий. [62] Мало кто из них был той самой весной в Ершалаиме, да и прошло с того времени два десятка лет, изменивших не только внешность соратников Иешуа, но и изрядно потрудившихся над памятью очевидцев событий.
62
В качестве Книги евреям диаспоры служила не Тора на древнееврейском, а её греческий перевод — Септуагинта. В 1 веке н. э. этот перевод широко использовался среди евреев диаспоры, чьим родным языком, как правило, был греческий (позже, в ходе роста противостояния с христианством, иудеи практически отказались от Септуагинты).
Появится в Риме Иегуда не рискнул бы, хотя…
Кто бы узнал в сухом, как древняя олива, старике гладко выбритого по римской моде, склонного к полноте и обжорству секретаря покойного Понтия Пилата — бывшего прокуратора римской провинции, попавшего в немилость к Цезарю Калигуле? Никто. Смерть забытого героя битвы при Идистазиво прошла незамеченной (слишком уж много непонятных смертей случалось в правление безумного Сапожка), имущество Пилата традиционно отошло к императору, что оставило бедную Прокулу практически без средств к существованию, а на исчезнувшего сразу после убийства секретаря-грека никто из дознавателей не обратил внимания. Да и дознания как такового не велось, не возникло необходимости.