Сердце Проклятого

Валетов Ян Михайлович

— Так точно.

— Вот и хорошо. Но есть и вторая часть задания…

— Слушаю вас, господин Дихтер!

— Те, кто идут за ним…

— Да?

— Их тоже надо не вспугнуть. Дайте им подобраться к профессору. Пусть бросят все свои силы на то, чтобы его достать. И когда они подберутся поближе… преврати их в мокрое пятно! Прошу только — оставь мне одного из них. На поговорить. У меня есть вопросы к этим ребятам и будет очень обидно не получить на них ответов.

— Слушаюсь, господин Дихтер!

— И где они сейчас? — спросил Ави, выключая скремблер.

— Линия

снова не защищена! — воскликнул собеседник.

— Я знаю, — сообщил ему Дихтер, проявляя чудеса сдержанности.

— Но…

— Продолжай, вряд ли нас кто-то слушает!

Господь, устрой так, чтобы нас кто-то слушал! — подумал про себя Ави Дихтер.

— В настоящий момент они выбрались на шоссе номер 6.

— Как ты думаешь, куда они двигаются? Снова в Иерусалим?

— Не думаю. Но им нужен большой город…

— Большой город на севере? Я вижу только один вариант — Хайфа!

— Скорее всего, господин Дихтер. Посмотрим, куда они свернут с Шестерки.

— Не упусти их из виду.

— Слушаюсь.

— И пришли за мной вертолет к шести утра.

— Будет сделано.

Глава 14

Израиль. Шоссе 6

Наши дни

— Как он? — спросил Кац.

— Спрашивай меня, — отозвался Шагровский. — Я же пока не умер.

Рувим бросил быстрый взгляд через плечо и улыбнулся.

— Как ты?

— Бывало лучше…

Голос у Валентина был слабый, но чувствовалось, что говорит он уже не через силу.

Голова Шагровского лежала на коленях Арин. Они вдвоем расположились на просторном заднем сидении «ниссана», оставив профессора за рулем. Джип мчался по новому скоростному шоссе на северо-запад. Несмотря на ночное время, машин, что встречных, что попутных, хватало.

— Ты, племянничек, в рубашке родился, — резонно заметил Кац и ловким движением вскрыл банку «энергетика». — Уж не знаю, кто тебя хранил, но то, что без чуда не обошлось… Арин, через полчаса нужно будет сделать ему укол. Там в сумке шприцы, что Стеценко дал. На ходу справишься?

— Конечно…

— Вот и отлично! Дорога хорошая, почти не трясет и не бросает. Будем надеяться, что кровотечение не откроется… Ох, черт… Как же спать хочется!

Рувим сделал из банки с «Red Bull» несколько больших глотков и водрузил ее в подстаканник.

— Молодежь! Не молчать! Разговаривайте со мной…

— Может быть, я сяду за руль? — предложила Арин.

— Обязательно, — согласился профессор. — Когда я совсем сдыхать начну, тогда и сядешь… Если Валентин порадует меня рассказом о своих приключениях, то еще часа полтора-два я продержусь. Но если вы будете молчать, ребята, ничего хорошего не ждите… Валек, ты как? Говорить можешь?

Шагровскому тоже больше всего хотелось закрыть глаза и уснуть — он чувствовал себя, как попавший под велосипед суслик, потрепанный, но все-таки живой.

— Конечно могу, Рувим.

Рассказ, правда, получился недолгим. Свое путешествие

по подземным галереям, и вообще все, что происходило с ним после смертельной схватки, Валентин помнил урывками. Какие-то одиночные кадры, обрывки, словно в фильме, смонтированном безумным режиссером — многие лишенные резкости и цвета, некоторые без звука… Плохо ли, хорошо ли, но по этим обрывкам можно было восстановить цепочку событий — пусть неполную, но дающую представление о том, что Шагровскому пришлось увидеть и пережить.

Пока он говорил, прерываясь на то, чтобы омыть пересыхающее горло несколькими глотками воды, Арин придерживала ему голову. Колени у нее оказались неожиданно мягкими, лежать на них было приятно. И даже запах ее пота, едва заметный, но все-таки заметный, был сладким и волнующим — слабость и головокружение, которые не оставляли Валентина ни на секунду, не мешали ему остро ощущать ее близость.

Они проскочили поворот на Ашдод, и пока профессор заехал на «Эксон» и заправил полный бак, Арин успела сделать Шагровскому укол и обработать рану антисептиками. Рувим вернулся в салон с двумя бумажными стаканчиками с кофе и шоколадными батончиками.

— Тебе кофе не предлагаю, — он подмигнул племяннику. — И шоколадкой обойдешься. А мы с Арин подкрепимся… Нам надо!

— Я не хочу есть, — Валентин покачал головой. — Пока только питье…

— Ему нужна вода с медом, — сказала Арин.

— Глюкоза внутривенно была бы лучше, — заметил Рувим. — Но, как говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер — если королевы нет, то продавщица даже лучше. Я принес сахар в пакетиках, размешай в воде и пусть прихлебывает. Увидим ночной маркет, купим ему меда. В любом случае, Валек, сахар тебя поддержит… Не дрейфь, племянничек! Жить будем! Никуда не денемся! После того, что с тобой случилось, быть тебе долгожителем — лет до ста двадцати, как минимум.

— Сто двадцать? — переспросил Валентин и попробовал засмеяться. Даже такое слабое кудахтанье отозвалось тупой болью в животе, заставило его инстинктивно подтянуть повыше колени. — Хорошо бы до утра дожить!

— Доживешь! И рюкзак с контейнером мы отыщем обязательно. Если надо будет — попросим помощи у армии. Они теперь нам должны… Мы уже несколько дней делаем их работу!

Арин, судя по всему, отнеслась к словам профессора серьезно:

— Это возможно только если Валентин сможет указать место…

— Найдем водителя, который его подобрал, определим, где моего везучего племянника вынесло на берег, — начал пояснять дядя.

Профессор Кац внешне походил на жертву автомобильной аварии или разгона мирной демонстрации — правда, отек спал, но физиономия Рувима всеравно выглядела крайне нереспектабельно. К тому же, он смешно пришепелявливал. Смотрелось все это достаточно комично, но Валентин понимал, как досталось дяде за последние сутки, и ему было не смешно. Прическа Арин тоже могла порадовать любого оголтелого панка, но, даже с этой торчащей радугой на голове, она была так хороша, что у Валентина временами замирало сердце.