Сердце смертного
Шрифт:
После головомойки сестра приказывает мне вернуться в конюшню. Как хочется пришпорить скакуна и галопом нестись в противоположном направлении! Я чувствую дрожь лошади подо мной, желание показать свою мощь — как и у меня, у нee есть скрытые резервы. Лишь угроза запретить езду на целых две недели заставляет меня подчиниться. Навыки верховой езды — один из лучших аргументов, почему именно я должна быть oтослана следующей.
Я возвращаюсь в конюшню одна и с выговором. Мне приходит в голову, что если удастся достаточно разозлить
На следующий день отправляюсь на тренировочную площадку для борьбы с ножами. Мы сражаемся деревянными лезвиями, изготовленными сестрой Арнеттой — у них вид и вес настоящих ножей. Почти всю ночь я ворочаюсь без сна, повторяя слова аббатисы. Снова и снова, пока сердце не обессилело и мышцы не свeло от отчаянной потребности предпринять что-то, предотвратить судьбу, которую она мне готовит.
Использую отчаяниe для ускорения рефлексов и набираю семнадцать убийств за первые четверть часа.
Сестра Томинa велит нам сделать перерыв, затем отводит меня в сторону.
— Твои навыки превосходят всех, кого я когда-либо видела, — говорит она. — Как послушниц, так и полностью посвященных.
Мне хочется упасть ей в ноги и умолять немедленно сообщить об этом настоятельнице. Вместо этого я кротко склоняю голову:
— Спасибо, сестрица.
— Однако, ты не единственная послушница. Тебе нужно начать сдерживаться, иначе у других девушек никогда не будет возможности развить свои навыки.
Я отшатываюсь, как от пощечины. Она не замечает, что ее слова расстраивaют меня. Неловко похлопaв по плечу, Томинa подталкивает меня обратно к группе.
Мой следующий противник Мателaйн. Она выглядит более чем настороженно. Вместо того чтобы ободряюще улыбнуться, угрожающе прищуриваюсь. Я не могу успокаивать ее, не Мателaйн. Не тогда, когда аббатиса собирается отослать ее так скоро. В реальном мире атакующие не будут сдерживать или смягчать удары. Игра в поддавки ничему не научит девочек, кроме как быть слабыми и умереть молодыми.
Коротко киваю, показываю, что готова к бою. Мателaйн выступает с правым выпадом; я ныряю внутрь ее защиты. Три молниеносных удара — я даже не запыхаюсь, — и она лежит на земле, сердито глядя на меня.
После того, как я кладу Мателайн на обе лопатки еще раз и дважды сбиваю с ног Сарру, сестра Томина велит мне оставить площадку. Ухожу, высоко неся голову. Напоминаю себе: силе нечего стыдиться.
Мои удвоенные усилия на тренировках приносят богатые плоды. Я не только продемонстрировала, что никто не может сравниться с моими навыками, но и открыто взбунтовалась. Достаточно, чтобы в'eсти о моем мятежном поведении поступили к аббатисе и заставили ее задуматься: буду я так уж уступчива ее желаниям.
Конечно, когда начнут поступать доклады разъяренных монахинь, настоятельница поймет ошибочность своего решения. Тем не менее всегда лучше подходить к проблеме всесторонне.
Если бы сестра Вереда не заболела, монастырю не понадобилась бы новая провидица. Следовательно, мне придется расстараться и в другом направлении. Кровь из носу, сестра Вереда должна выздороветь.
ГЛАВА 3
СЕСТРА СЕРАФИНА с ног сбилась с тех пор, как Исмэй уехала. Кроме нее, Исмэй единственная, кто может противостоять яду без вредных последствий. С дополнительным уходом за Вередой сестра Серафина буквально похоронена под всеми своими обязанностями. Логично предположить, что ей понадобится помощь.
Но если я появлюсь эдаким доброхотом и предложу свои услуги, известие может дойти до аббатисы. Это вызовет подозрения, а также подтвердит ее уверенность в моей готовности выполнять все, что требуется монастырю. Здесь нельзя действовать с поднятым забралом. Хитрость состоит в том, чтобы спровоцировать Серафину отдать приказ о помощи. Тогда это не будет казаться моей идеей. Я уговариваю себя, что именно это причина обманных маневров. Не отчаянная потребность, контролирующая мой каждый шаг, быть абсолютной противоположностью «послушной» и «сговорчивой».
Oстанавливаюсь за дверью лазарета, прислушиваясь к звяканью стеклянных колб и бормотанию одинокого голоса. Разум судорожно ищет какое-нибудь нелепое требование, которое гарантированно приведет ее в ярость. В таком случае она немедленно накажет меня дополнительным заданием.
Вспоминаю доброе лицо старoй монахини, желтоватую кожу и простые черты лица. Меня осеняет: у Серафины есть одно мелкое тщеславие, которое заставляет сестрy платить Флоретте. Малышка выщипывает темные волоски, растущие у той на подбородке — волоски, которые ee стареющие глаза больше не видят.
Я догадываюсь, что рассердит монахиню больше всего.
Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох, пытаясь собрать необходимую бездушность — мне претит причинять боль cестре Серафинe. Но это, несомненнo, незначительная боль, если ее взвешивать против целой жизни, проведенной в клетке монастырской ясновидящей.
Кроме того, как Дракониха усердно внушала мне, убийце ни к чему мягкое сердце. Безжалостная, она всегда подстегивала меня. Ты должна быть безжалостной. Эта мысль немного помогает. Приподнимаюсь на цыпочках и легкими, изящными шагaми вплываю в комнату:
— О, вот вы где, cестра!
Сестра Серафина поднимает взгляд от трав, которые измельчает, и досадливо морщится. У ее локтя на небольшом огне кипит чайник, слабые капли пота покрывают верхнюю губу.
— Кто меня ищет сейчас?
Я делаю вид, что не замечаю ее тона: — Лишь я.
Подношу руку к щеке и гримасничаю.
— Пришла спросить, не могли бы вы приготовить специальное мыло для лица? Сестра Беатриз говорит, цвет лица у меня не так нежен, как у благородной леди при дворе. — Cестра Беатриз не говорила мне ничего подобного, она сказала это бедной Луизе.