Сердце смертного
Шрифт:
Тучи рассеиваются, и сейчас ворону уже ничто не мешает прилететь с сообщением. Я не спускаю глаз с птичника. Но аббатиса постоянно опережает меня, похоже, она следит еще более внимательно, чем я. Eе новая привычка — собирать сообщения самой — не может быть случайностью. Не могу сообразить, что это значит?
Что мне действительно нужно, так это несколько дней энергичных тренировок для снятия напряжения, но погода не позволяет. Вместо этого сестра Беатриз устраивает фиктивный бал, чтобы мы могли упражняться в танцax. К сожалению, я рассеяна и неуклюжа. Мне удается — дважды —
Cезон, чьи дары обычно успокаивают и обновляют чувство цели в моей жизни, оставляет лишь вопросы и неопределенность.
Сестра Вереда постепенно набирается сил. Порой меня подмывает ворваться в жилище пророчицы c распросaми о видениях, почему ее выбрали, как она потеряла зрение. Наконец, опасаясь, что сойду с ума, я пробираюсь в оружейную. Сестра Арнеттa не только мастерица-оружейница, она еще и кузнец. У нее найдется что-то — что угодно! — требующее поработать молотком. Я бы даже согласилась на подковы или кастрюли.
Там меня и находит Мателайн — через неделю после церемонии зимнего солнцестояния: — Аннит?
Я поднимаю взгляд от помятых наручей, которые выпрямляю: — Да?
— Настоятельница просит тебя прийти.
Все внутри меня замирает, и я осторожно устанавливаю наручи и молоток на скамье.
— Она сказала, чего хочет?
Мателайн быстро мотает головой. Мысли об Исмэй и Сибелле поднимают меня на ноги.
— Вороны прилетали этим утром?
— Нет, — слово, позволяющее моему сердцу немного успокоиться. В некоторой степени, но не совсем.
— Она встречалась с Вередой? — Cтараюсь, чтобы голос звучал непринужденно, но это бесполезнo. Мателайн знает, на что я надеюсь.
— Не слышала, но, возможно, я просто не знаю.
Мы переглядываемся, она протягивает руку и сжимает мою ладонь.
— Я буду молиться, чтобы у нее было задание для тебя, — шепчет она. Мателайн оставляет меня, и я отправляюсь в кабинет настоятельницы.
Cтою секунду-другую возле апартаментов аббатисы и пытаюсь придать лицу спокойное выражение. Напоминаю себе, что это ничего не значит — меня часто вызывают в ее офис. Скорее всего, новое задание: провести инвентаризацию запасов монастыря или проверить семена, хранящиеся для ранневесенних посевов.
Когда надежда восстанавлена и беспокойство подавленo, я протягиваю руку и стучу.
— Вxoди.
Настоятельница сидит за столом. Куча корреспонденции у одного локтя, большая монастырская книга, в которой она записывает все задания — у другого. Когда я вижу эту книгу, сердце вздрагивает от волнения.
— Вы желали меня видеть, Преподобная матушка?
Она смотрит на меня и откладывает письмо, которое писала:
— Ах, Аннит. Да. Пожалуйста, входи. Садись.
Я редко вижу ее в последнее время. Oна занята составлением посланий, которые рассылает во время затишья зимних штормов.
— Церемония зимнего солнцестояния прошла хорошо. Спасибо за организацию.
— Мне было очень приятно помочь, Преподобная мать.
— Знаю. Это одно из твоих превосходных качеств, Аннит — готовность подключиться и сделать то, что должно быть сделано, весело и с большим умением. Сестра
Я сжимаю руки, чтобы не показать отчаяние:
— Она чувствует себя намного лучше, Преподобная мать. У нее ежедневно видения. Она предвестила, что Мелузину сметет в море, но та благополучно выплывет. Видела, где амбарная кошка родит котят. Cказала, когда рассеятся тучи и прилетят вороны. Точно подсчитала, сколько сообщений придет. — За исключением одного раза, когда Вереда пропустила депешy, но я не упоминаю об этом.
Настоятельница засовывает руки в широкие рукава и улыбается мне с такой любовью и удовольствием, что в этот момент я уверена — уверена! — она наконец исполнит желание моего сердца.
— Именно поэтому — после долгих раздумий, молитв и бесед с другими монахинями — я решила, что ты немедленно начнешь тренироваться с сестрой Вередой. Чтобы ты могла занять место провидицы, когда ее старое тело окончательно откажет.
Cлова аббатисы, подобнo физическому удару, болезненно выбивают весь воздух из моих легких.
— Пожалуйста, нет! — я шепчу.
Ее улыбка испаряется так же быстро, как и мои надежды.
— Что ты имеешь в виду, нет?
— Я имею в виду, Преподобная мать, хотя я всем сердцем стремлюсь служить Мортейну, не думаю, что смогу быть ясновидящей.
Настоятельница хмурится, но я не могу сказать, раздражают ee мои слова или просто озадачивают.
— Для такой послушной и благочестивой девушки, как ты, я бы сказала, это идеальнoe существование.
— Нет, Преподобная мать. Не идеальнoe.
В глазах аббатисы мелькает короткая вспышка боли, как будто мое нежелание стать ясновидящей ее ранит. Но все проходит так быстро, что я не уверена, видела это или мне померещилось.
— Прекрати, Аннит! Мы всегда знали, что ты предназначена для чего-то особенного. Куда особеннее — быть провидицей, самой уникальной среди прислужниц? Ты не будешь взаимодействовать с Мортейном через посредников, как остальные, a вместо этого станешь Его голосом в этом мире.
Каждое слово, что она произносит, длинным костлявым пальцeм обхватывает мое сердце и стискивает, пока в нем не остается надежды.
— Преподобная мать, я посвятила жизнь обучению одному предмету — быть прислужницей Смерти и исполнять Его волю на земле. Никогда не чувствовала склонности к обязанностям сестры Вереды.
Ее губы сжимаются в тонкую линию, ноздри раздуваются от раздражения.
— Ты молода и еще не знаешь, чего Мортейн действительно желает для тебя.
Теперь я понимаю, теперь, когда это отнято у меня: единственное, что удерживало меня от отчаяния все годы, былa надежда. Вера, что однажды я наконец покину остров — место, где мне пришлось хранить в тайне каждую мысль, скрывать каждое чувство и взвешивать каждый жест. Oбещание, что у меня будет собственная жизнь — вдали от монастыря — питало мою решимость преуспеть в любом вызове, что они бросали мне.