Сердце убийцы
Шрифт:
— Это лучший отель в Москве. — Левин откусывает еще кусочек нежной курицы. — Мне она нравится почти больше, чем бургер. Просто немного острая.
— Я ее еще не пробовала. — Я тянусь за еще одним картофелем фри и поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Левин, протянув вилку, поднося к моим губам последний кусочек нежной медовой шрирачи.
Автоматически, прежде чем я осознаю, что делаю, я беру его. Мои губы смыкаются на липком кусочке, горячий и сладкий вкус сразу наполняет мой рот, и мои глаза встречаются с глазами Левина, когда я слизываю каплю меда со своих губ.
— Восхитительно, —
Я отдергиваюсь, хватаю салфетку и вытираю губы.
— Это действительно вкусно, — выдавливаю я, отказываясь снова смотреть на него. Я чувствую, как мое лицо краснеет по причинам, которые не имеют ничего общего с остротой блюда, и я чувствую, как у меня перехватывает дыхание.
Я не думаю, что он сделал это нарочно. Я не могу представить, что он это сделал, в этом нет смысла. Левин соблазнительно кормит меня кусочком курицы – это самое далекое от реальности, что я могу себе представить. Но я не могу отрицать, что сейчас в воздухе витает напряжение, которого раньше не было. И я чувствую, как от него тоже веет этим, когда он старательно возвращается к поеданию своего бургера, не отрывая глаз от экрана телевизора перед нами.
Я не могу отделаться от мысли, что он думает о том же, что и я: что на несколько минут мы перестали быть похищенной девушкой и ее похитителем, ужинающими в комнате, в которой он держит ее в плену. Мы были просто двумя людьми, которые веселились, ели глупо дорогую еду в мягкой белой постели, смотрели телевизор и смеялись вместе. Если бы мы были обычной парой, мы бы после этого убрали посуду, и Левин собственноручно слизывал бы мед с моих губ, укладывая меня обратно на толстое, мягкое белое одеяло, расстегивая пояс моего халата, прежде чем…
Я изо всех сил отгоняю эту мысль. Я не могу продолжать думать о нем таким образом, я говорила себе это раньше. Он красив, это правда. Кажется, в нем больше глубины, чем он показывает, и он, кажется, является или хочет быть, порядочным человеком по своей сути. Но это ни на йоту не меняет наших обстоятельств. И это не делает его менее опасным для меня и единственного человека, который у меня остался, и которого я по-настоящему люблю.
Левин встает с кровати, ставит пустую тарелку на тележку и тянется за дорогой бутылкой водки. Он бросает два кубика льда в один из стаканов, наливает туда водку и, поднеся стакан к губам, делает большой глоток. Он оглядывается, ловит выражение моего лица и ухмыляется.
— Ты только что сказала, что мне нужна еда, чтобы закусить, а не то, что мне нужно совсем бросить пить. И, кроме того, жена, ты заказала водку.
Я замираю, глядя на него. Жена. Я сказала так портье, но это была именно шутка, пытаясь задеть его за живое, но сейчас я чувствую себя по-другому, слыша, как это слово слетает с его губ, слегка разбавленное напитком, особенно после того, как минуту назад он скормил мне последний кусочек своей курицы.
— Тебе не следовало меня так называть, — говорю я ему, отодвигая тарелку. Я сыта, и даже если бы не была, у меня внезапно пропал аппетит.
Он пожимает плечами, делая еще один глоток.
— Ты сама себя так назвала раньше. — Он протягивает руку, чередуя потягивание напитка с уборкой тарелок с кровати, складывает их на тележку и выкатывая ее в коридор. Когда он возвращается, в руках у него бутылка водки и еще один стакан.
Он протягивает его мне, и я качаю головой.
— Нет, я думаю, мне, вероятно, следует оставаться трезвой. — Я тянусь за пультом, выключая телевизор. — И нам, вероятно, обоим стоит немного поспать. Думаю, моя голова чувствует себя достаточно хорошо, чтобы я снова могла заснуть.
Я откидываю одеяло, поправляю несколько подушек, а когда снова поднимаю взгляд, вижу на себе ледяные голубые глаза Левина, наблюдающие за мной.
— Ты совсем не такая, как я ожидал, Лидия Петрова, — тихо говорит он. А затем, не говоря больше ни слова, он выключает основной свет в комнате, оставляя только слабый отблеск лампы у кровати, подходит к дивану и растягивается на нем, все еще полностью одетый, с бокалом водки на груди.
Я тоже забираюсь в постель и выключаю свет, мое сердце бьется слишком сильно, чтобы я могла сразу заснуть. Вместо этого я просто лежу, глядя на фигуру Левина на диване в темноте, слабо освещенную уличным светом, проникающим через окно.
Я не беспокоюсь о том, что он попытается забраться ко мне в постель посреди ночи или прикоснется ко мне, пока я сплю. Честно говоря, я, вероятно, должна была бы опасаться, и я опасалась бы, если бы это был кто-то другой. Но что-то в Левине подсказывает мне, что даже если я не могу полностью доверять ему, я могу, по крайней мере, быть уверенной, что он не причинит мне физической боли. Я могу спать, не открывая ни одного глаза.
Я задаюсь вопросом, наблюдая за ним, когда он лежит совершенно неподвижно, без единого признака того, спит он или бодрствует:
Может ли он сказать то же самое?
11
ЛЕВИН
Я плохо спал. Я старался не шевелиться на диване, делая вид, что сплю, чтобы не потревожить Лидию, но на самом деле я долго смотрел в потолок, отгоняя мысли о том, как близко она была, всего в нескольких футах от меня, в этой большой мягкой кровати, и как легко я мог бы быть рядом с ней.
Я слышал звук ее дыхания, мягкого и ровного, когда она засыпала, и мне приходилось бороться не только с возбуждением. Это была мысль о том, чтобы лежать с ней в постели, чувствовать ее теплое дыхание на своей коже, когда ее мягкие волосы щекотали бы мне щеку и плечо. Это были и недавние воспоминания о том, как мы вместе смеялись за ужином, и насколько это было удивительно.
Прошло много времени с тех пор, как я так смеялся с женщиной. А с Лидией было очень легко. Мне показалось, что мы перешли границы того, кто мы есть друг для друга, в нормальность, которую я никогда не испытывал ни с одной женщиной. Я не из тех, кто ходит на свидания, не из тех, кто завтракает вместе или делит трапезы. Обычно лучшее, что я могу сделать, – выпить в баре, клубе или лаунже, а конечной целью является секс. У меня никогда не было никаких жалоб, я заботился о том, чтобы это доставляло удовольствие нам обоим, и в конце концов все уходили счастливыми.